больницу… В конце концов его долг – произвести на свет наследника…
Но после смерти ни больница, ни судьба рода Камойзов не будут иметь для него значения. Так же как и эта девушка. Он умрет, и упаси его Бог оставить после себя потомство. Ребенок унаследует ту же болезнь и умрет такой же ужасной смертью.
Дориан открыл флакон.
– На твоем месте я бы проявила осторожность, – донесся из темноты знакомый голос. – Ты женат на ведьме. Вдруг я превратила это в приворотное зелье?
В комнате было темно как в аду. Он не видел Гвендолин, вообще ничего не видел за пеленой боли, но чувствовал ее запах. Странный экзотический аромат прорывался сквозь море боли и приводил его в чувство.
– Вдруг это снадобье превратит тебя в кота, – сказала Гвендолин.
Он не слышал ее шагов, но сильнее ощутил запах.
Жасмин? Сандаловое дерево?
Его ледяную руку обхватили теплые пальцы.
Дориан пытался заговорить, двигал губами, но не издал ни звука. Голову залила боль, а желудок свело от резкого спазма. Флакон выскользнул у него из рук.
– Мне плохо, – всхлипнул он. – Боже…
И тут почувствовал на коленях что-то холодное и круглое. Тазик.
Его тело затряслось, а потом он мог только держаться за края тазика и, опустив голову, механически подчиняться очередному спазму.
Его выворачивало наизнанку. Бесконечно. Не переставая…
И все это время он чувствовал на плечах теплые руки, слышал успокаивающее бормотание.
– Все в порядке. Этому не поможешь. Я знаю, рвота от головной боли. Противная штука, да? Длится часа ми, а потом вместо облегчения тебя начинает выворачивать наизнанку. Через минуту станет лучше. Вот все закончилось.
Дориану казалось, что прошла не минута, а вечность, и он уже мертв. Судороги прекратились, но у него не было сил поднять голову от таза.
Гвендолин подхватила его и, приподняв ему голову, поднесла к губам чашку. Он почувствовал запах мяты и чего-то неизвестного.
– Прополощи рот, – тихо приказала она.
Потом Гвендолин помогла ему снова лечь, и он, закрыв глаза, прислушивался к доносящимся звукам. Тазик исчез, а вместе с ним и отвратительный запах.
Через минуту Дориан почувствовал на лице прохладу влажной ткани. Нежно, быстро и тщательно Гвендолин вымыла его. Он знал, что должен протестовать, не ребенок же он, однако сил для этого не было.
Затем она ушла, казалось, надолго, и в ее отсутствие вернулась боль, не такая сильная, как прежде, но все же ощутимая.
На этот раз вместе с запахом духов появился и свет.
Свеча. Чуть приоткрыв глаза, Дориан смотрел, как приближается темная фигура, идет к камину и ставит на полку свечу.
Затем вернулась к кровати.
– Мне кажется, тебя еще что-то беспокоит, – тихо сказала Гвендолин, подходя к кровати. – Хотя не знаю, первичная ли это боль или результат от приема лауданума.
Дориан сразу вспомнил о флаконе, который она у него украла.
– Отдай мне лекарство, ведьма, – прохрипел он.
– Потом. Сейчас я лучше воспользуюсь заклинанием. Как ты думаешь, тебе удастся самому залезть в котел или мне позвать на помощь Хоскинса?
Ведьмин «котел» оказался горячей ванной, а заклинание – пузырем со льдом у него на голове.
Так, во всяком случае, он понял из ее объяснений.
Меньше всего ему хотелось вылезать из постели и тащиться в ванную, но тогда его отнесут вниз слуги. Подобного унижения он не мог стерпеть.
– Руки и ноги у тебя ледяные. – Она подала халат и стояла отвернувшись, пока Дориан в бешенстве натягивал его на себя. – А голова, наоборот, горит как в лихорадке. Значит, в организме нарушен баланс, и мы должны его восстановить.
Дориану было плевать на баланс, однако нельзя допустить, чтобы она видела его беспомощным. Поэтому он без ее помощи заковылял к двери и спустился по лестнице.
Ванная комната благоухала лавандой, в узких стенных нишах горели свечи.
Душистый пар, тепло и мягкий свет манили Дориана, и он шагнул к ванне, на дне и стенках которой были разложены полотенца.
В ароматном тепле его бессильная злость растаяла.
Он даже застонал, когда погрузился в горячую воду и она согрела его ноющее тело.
