инстинкт.
– О Боже мой!
– Остановись, Гвен, не торопи меня. Я сделаю тебе больно, и ты…
– Господи, он такой большой… сильный… и живой…
Гвендолин сама не понимала, что говорит. Она с удивлением гладила бархатистую поверхность, слышала какой-то сдавленный звук, снова ощутила ласки мужа, которые вели ее к пылающему безумию и удовольствию на грани непознанного.
Потом один быстрый толчок – и острая боль вернула Гвендолин к реальности.
– Бог мой! – выдохнула она.
Он такой огромный. Но ей не было неприятно. В общем, нет.
– Я говорил, что сделаю тебе больно.
Гвендолин услышала отчаяние в голосе мужа и обругала себя. В первый раз всегда больно, ей не следовало об атом забывать, а теперь Дориан подумает, что надолго испугал ее.
– Только сначала, – прошептала она. – Это нормально. Ты не должен из-за меня останавливаться.
– Дальше будет не лучше.
– Тогда поцелуй меня, чтобы я забыла об остальном.
Запустив пальцы в его черную гриву, она притянула к себе голову мужа.
Страстные поцелуи и отчаянное желание Дориана снова бросили ее во власть дьявольских чувств, а боль и напряжение скоро растаяли.
Он начал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее. Гвендолин интуитивно отвечала ему, с радостью чувствуя, что они стали единым целым. Именно это и было ей нужно: взять его с собой на границу первозданного хаоса… дальше… к последней сияющей вспышке желания… к сладостной темноте высвобождения.
Глава 5
Через некоторое время оба почувствовали страшный голод и по пути из ванной заглянули в кладовую. В спальне Дориана они мгновенно расправились с целым подносом бутербродов, и теперь Гвендолин сидела на кровати, завернувшись в халат мужа, а граф полулежал на подушках, укрытый одеялом. – Хотя ванна, занятие любовью и еда существенно улучшили его настроение, он еще не успокоился. Гвендолин чувствовала взгляды мужа, которые тот исподтишка бросал на нее. Ей очень хотелось знать причину его тревоги, ибо она уже начала понимать его характер.
Готовясь к неминуемой смерти в зыбучих песках, он гнал ее, поскольку боялся, что она тоже может упасть в трясину.
Он добровольно отдавал себя на суд медицинской комиссии с перспективой неминуемо оказаться в сумасшедшем доме, лишь бы не подвергать ее ужасу брака с неизлечимо больным.
Хотя его предупредили о смертельной опасности бесконтрольного употребления лауданума, он заперся в спальне, чтобы она не видела его мучений.
Короче, граф Ронсли всеми силами защищал ее от неприятностей.
И вряд ли она его переоценивала. После долгого общения с отцом, братьями и кузенами она знала этот особый, чисто мужской недостаток.
Однако психологические изыски не помогли вернуть объективность, которой так гордилась Гвендолин. При одном взгляде на мужа она совершенно теряла голову, вспоминая, что делали с ней его чувственный рот, сильные изящные руки и мускулистое тело. Ее мозг вместе с сердцем и другими органами превращался в желе, .
– Тебе не стоит здесь оставаться, – привел ее в чувство голос мужа.
От его холодной вежливости у Гвендолин упало сердце. Она догадывалась, почему он гонит ее. Наверное, после случившегося в ванной Дориан раздумывал, как бы повежливее сообщить, что он больше не хочет иметь ничего подобного.
«Тебя и прежде много раз отсылали прочь, а ты еще жива», – напомнила себе Гвендолин. Лицо у нее пылало, но голос оставался спокойным.
– Понимаю. Это ужасно, я никогда в жизни не реагировала таким образом – ни на кого. Не то чтобы у меня было много возможностей, – поспешно добавила она. – Я не кокетка, да и времени на поклонников у меня почти не было. Я бы вообще не стала терять на них время, но девушки обязаны Появляться в свете, к тому же мужчины считают, что женщины все одинаковые, и нужно им подыгрывать. Хотя, должна признаться, мне было любопытно узнать, как за тобой ухаживают и целуются.
Однако это и вполовину не так захватывающе, как, скажем, книга мистера Кальперера о лекарственных травах.
Если бы с тобой я испытывала то же самое, тогда, наверное, вела бы себя более прилично, занималась бы медицинскими проблемами и не вызывала бы у тебя неприязни.
Только я не могла вести себя прилично, и мне очень стыдно.
Но я совсем не хотела раздражать тебя.
– Гвендолин, ты вовсе не раздражала Меня. Клянусь честью. – В голосе Дориана слышалось удивление, и она замерла, глядя ему в глаза. – С чего ты взяла, что я недоволен? Я почти изнасиловал тебя.
Господи, ну как она могла быть такой глупой? Ведь муж недоволен собой, а не ею. Это снова его желание защитить более слабого.
Гвендолин попыталась вспомнить, что говорила Женевьева о мужчинах и о первой брачной ночи,
