идеальные возлюбленные, погибают оба, погибают по недоразумению (впоследствии этот эффект использовали романтики). Определенное сходство между ковбоями и рыцарями можно усматривать в том, что и те, и другие живут вне закона и сами служат себе законом. Но это характерно не только для них, о чем речь пойдет ниже.
Поскольку в образце джентльмена много значат манеры, стоит познакомиться с содержанием самого популярного в Америке пособия по хорошему воспитанию — книгой Эмилии Пост «Этикет». В ней 654 страницы. Издание 1969 г., которым я пользуюсь, — уже семьдесят третье, учитывающее перемены, происшедшие с 1922 г., когда вышло первое издание книги. По рассмотрении множества частных вопросов (поведение дома и на улице, обручение, свадьба, похороны, прием гостей, отношения с соседями и т.д.) в конце книги рисуется образец джентльмена.
«Гораздо важнее любого правила этикета основы морального кодекса, которого — как бы ни были изысканны его манеры — должен строго придерживаться тот, кто желает считаться джентльменом. Честь джентльмена требует, чтобы слово его было твердо, а принципы несокрушимы. Он — наследник рыцаря, крестоносца, защитник беззащитных, поборник справедливости; в противном случае он не джентльмен»[225]. (Ссылки на «крестовые походы» мы находим и у других авторов, желающих вести свою родословную от соратников Ричарда Львиное Сердце.) Джентльмен, поучает читателя автор непосредственно после этого (такая очередность весьма знаменательна), не берет в долг, а тот, кто претендует на звание джентльмена, не может занимать деньги у друга, разве что случится нечто чрезвычайное. Такой долг надо вернуть как можно быстрее. Любая ссуда, полученная без обеспечения, — это долг чести. Уважающий себя человек к долгам чести причисляет также долги умершего родственника, долги сестры или ребенка.
Джентльмен никогда не пользуется чужими слабостями. Богатый не должен хвалиться своим богатством. Только простак без устали сообщает, почем ему обошлась та или иная вещь, — характеристика, в точности воспроизводящая образ простака в «Сатириконе» Петрония (описание пира Тримальхиона). «Хорошо воспитанный человек, — продолжает автор, — очень не любит вспоминать о деньгах и, будучи свободен от дел, никогда не говорит о них, если может этого избежать». Джентльмен не критикует при других поведение своей жены, хотя бы оно и заслуживало порицания. Что он скажет ей дома — его личное дело, однако он должен оказывать ей уважение в присутствии детей, прислуги и других домочадцев. Человек чести не предает огласке свой развод, хотя ради своего доброго имени и доброго имени детей возвращает жене свободу; при этом свое поведение он объясняет так, чтобы не скомпрометировать ее.
Джентльмен неизменно владеет собой. Самообладание в трудные минуты как раз и дает ему превосходство над теми, кто непроизвольно выдает свои чувства, такие, как гнев, страх, ненависть или смущение. Недопустимо показывать письма от женщины, разве что ближайшему другу, да и то лишь в том случае, если в письме нет ничего интимного, а друг близко знаком с этой женщиной. В мужском клубе о женщинах не говорят. Прирожденный джентльмен вообще не называет имен, так же как не говорит, что сколько стоит. И то, и другое ему равно неприятно. В особенности не следует называть имена людей высокопоставленных, подчеркивая свою близость с ними.
Отношение к людям должно быть одинаковым, независимо от их положения в обществе. Тот, кто лижет пятки вышестоящим и третирует нижестоящих, не джентльмен. Понять, имеем ли мы дело с женщиной только богатой или же с женщиной, которая еще и хорошо воспитанна, можно по тому, как она разговаривает с зависимыми от нее людьми. В общении с друзьями и знакомыми джентльмен должен забыть о себе, «выключить» собственную особу так, как выключают свет, повернув выключатель.
Требования, предъявляемые к дамам, сходны с теми, что предъявляют мужчине. Она тоже должна аккуратно платить долги, ей тоже возбраняется использовать свое превосходство над кем-либо. Если она несчастлива в браке, ее достоинство не позволяет ей предавать огласке причины своего недовольства. Особенно предосудительно сообщать подробности личной жизни репортерам.
Как от мужчин, так и от женщин требуется тактичность, то есть чуткость к переживаниям другого человека и способность считаться с ними — не ради собственного блага, но по доброте. Нельзя отрицать, что тактичность, понимаемая таким образом, часто вступает в конфликт с правдивостью, которая может быть и жестокой. Остается, однако, правдивым, не задевая других, тот, кто старается во всем найти хорошую сторону. Тут мы подходим к достоинству, чрезвычайно существенному для автора, а именно к доброжелательности. Глава 23-я рассматриваемой книги, названная «Приобретение положения в обществе» (в которой читатель, знающий, сколько тонкостей содержит борьба за престиж, ожидает найти свод указаний, как занять местечко повыше на общественной лестнице), дает лишь один совет: «Если хочешь приобрести положение в обществе, завоюй расположение окружающих»; а для этого, по мнению Э. Пост, нужно прежде всего по-настоящему доброжелательно относиться к людям.
Вопрос о том, как вести себя в обществе, пишет М. Лернер, не перестает волновать людей. Это видно по числу писем на эту тему в редакции газет и журналов. Читателей интересует прежде всего, как вести себя в деловых отношениях и каким должен быть «стиль потребления»; причем сегодня в Америке нет признанных арбитров хорошего вкуса, каких имело «хорошее общество» Англии или Франции XVII-XVIII веков, а пособия по этикету скорее регистрируют обычные правила поведения, чем дают классовые предписания. Их цель — не столько разграничить разные социальные группы, сколько слить их в одно целое. Америка, полагает Лернер, имела собственную аристократию, хотя на словах отвергала аристократические идеалы[226]. Психоаналитикам отношение Нового Света к Старому напоминает отношение сына к отцу, отношение, в котором любовь сочетается с враждебностью, отрицание образцов — с подражанием. В «хорошем обществе» южных штатов, а также Филадельфии и Нью-Йорка представления о джентльмене, по мнению Лернера, играли большую роль, хотя речь шла о стиле жизни, а не о способе пробиться к власти. В прежней Америке хорошее происхождение окружало человека неким ореолом, которого у новых поселенцев не было. Постепенно складывался новый идеал, нашедший отражение в пособии Э. Пост: проложить себе путь к успеху благодаря своей популярности, быть чарующим, завоевать всеобщее расположение. Сегодня, пишет Я. Стшелецкий, промышленные магнаты очень заботятся о том, чтобы их любили. Они даже содержат целые штабы экспертов, помогающих возбуждать симпатию общества к их личности и к их делам[227].
В заключение предоставим слово А. Токвилю, сопоставившему две концепции чести — феодальную и американскую. Токвиль различает две разновидности моральных норм. К первой из них относятся нормы, обязательные повсюду, ко второй (а это как раз и есть законы чести) — нормы, сфера действия которых уже и которые принимают различный вид в зависимости от корпоративных потребностей и интересов. Между первыми и вторыми возможны конфликты. Например, отказ от дуэли — поступок порядочный (honnete), но в то же время позорный (deshonorant)[228] .
В аристократическом обществе поступки не всегда оцениваются по их внутреннему достоинству: иногда имеет значение лишь сословная принадлежность того, кто совершает поступок, и того, кто является его объектом. Простолюдин может позволить себе поступок, предосудительный для господина, а многое из того, что может позволить себе господин, считается недопустимым в простонародье. Феодальная честь в одних случаях предписывала мщение и считала позорным простить обиду, в других повелевала превозмочь себя, отречься от себя самого. Она не призывала ни к человеколюбию, ни к милосердию, но великодушие ставила высоко; щедрость ценила больше, чем благотворительность; допускала обогащение на войне или за игорным столом, но не собственным трудом; «мелким выгодам предпочитала крупные преступления» (с. 500). Алчность возмущала ее меньше, чем скупость; насилие часто одобрялось ею, между тем как коварство и измена были для нее достойны презрения.
Подобные взгляды не были всего лишь причудой людей, которые их разделяли. Класс, возвысившийся над всеми остальными и стремящийся всеми средствами сохранить превосходство, должен особенно ценить добродетели, в которых есть блеск и величие, добродетели, совместимые с гордостью и властолюбием. Он готов нарушить естественный порядок нравственного сознания, чтобы поставить эти добродетели превыше всего, и даже «предпочитает смелые и блестящие пороки мирным и скромным добродетелям» (с. 500). К этому вынуждает его собственная природа.
Феодальная аристократия возникла из войны и для войны; вполне естественно, что храбрость она ставила на первое место. То, что легкий удар по щеке считался нестерпимым оскорблением, за которое
