Не следует слишком доверять этим строфам. О том, что сердцу Венявы были близки и другие ценности, кроме тех, о которых он здесь заявлял, свидетельствует его самоубийство в Нью-Йорке в 1942 году.
БУРЖУАЗНАЯ МОРАЛЬ
ПРЕДИСЛОВИЕ
В своей написанной до войны книге «Основы науки о морали» я выделила в этой науке три группы проблем: 1) анализ моральных норм и оценок; 2) психологию морали и, наконец, 3) социологию морали. В моей теоретической программе каждой из этих трех областей предполагалось посвятить особую работу. «Основы науки о морали» были связаны с первой группой. Книга «Мотивы поведения» касалась проблем, относящихся ко второй группе. «Буржуазная мораль» должна была стать попыткой рассмотрения вопросов третьей из этих групп. В ней, в частности, я пыталась убедить тех, кто еще говорит о морали in abstracto[239], что мораль — даже ограниченная определенным отрезком времени и пространства — в обществе со сложной классовой структурой раскалывается на разные морали.
Я давно интересовалась рыцарскими мотивами в истории морали и пробовала проследить их, начиная от «Илиады», через рыцарские романы позднего французского средневековья и придворные образцы Кастильоне, до морали европейского дворянства XIX века. Материалы об этом течении этической мысли погибли во время войны. Возвращаясь после войны к этим вопросам снова, я отложила разработку рыцарских мотивов на будущее и занялась буржуазной моралью, с развитием которой, как мне представлялось, связано множество интересных проблем. Свою работу я не рассматривала как историческую. Мои интересы были подчинены определенной системе: речь шла о выявлении некоторых классических разновидностей классовой морали. Это способствовало бы не только более верному воспроизведению определенной моральной действительности, но и сравнительным исследованиям с целью установления неких закономерностей, что так соблазнительно для любого ученого.
Свою книгу я рассматривала как систематический труд, основанный на конкретном историческом материале. Представляя этот материал — например, излагая взгляды Дефо, Франклина или Вольнея, — я напоминала лишь об исторических событиях и процессах, необходимых для понимания их писательской деятельности. Рассчитывая на подготовленного читателя, я не сообщала сведений, имеющихся в учебниках. Читателю, для которого предназначена эта книга, они известны, и я не находила нужным ломать композицию книги для того, чтобы напомнить о них лишний раз.
Ученый, привыкший работать в области философии, где (если его работа вообще чего-нибудь стоит) анализ понятий играет важную роль, должен чувствовать себя неуверенно, выплывая в открытое море фактов, из которых складывается история культуры. Вникая в содержание теории и теоретических понятий, испытываешь ощущение — пусть даже иллюзорное, — что владеешь материалом и что достижение определенной степени точности интерпретации возможно. Здесь же, напротив, чем глубже вникаешь в предмет, тем сильней впечатление, что какие-то факты могли выпасть из поля зрения и что знакомство с еще одним источником могло бы изменить воссозданную с таким трудом картину действительности. Удовлетворения, которое дает полное исчерпание материала, достигнуть никогда невозможно. Порою преемственность того или иного мотива вдруг обрывается и исследователю кажется, будто он нашел совершенно новую нить, но сколь же часто потом выясняется, что мнимый пробел в исследуемой реальности был всего лишь пробелом в твоем образовании! Сознавая несовершенство этой работы, я утешаю себя тем, что другие, обратившись к поднятым в ней вопросам, сделают возможной проверку моих выводов на более широком материале. Кто-то ведь должен сделать первые шаги, чтобы можно было идти дальше.
ГЛАВА I ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Известно, что те, кто говорит о буржуазной природе каких-либо этических норм, могут иметь в виду совсем не одно и то же. В одном случае это будет лишь «генетическое» определение, означающее, что данная система моральных норм возникла в буржуазной среде, В другом случае подразумевается, что эти нормы получили всеобщее признание среди буржуазии, хотя возникнуть они могли в иной социальной среде. В обоих случаях буржуазная природа этических норм устанавливается без анализа их содержания. Если же провести такой анализ, то можно использовать два новых подхода. В рамках первого буржуазными считаются нормы, которые служат интересам буржуазии. В рамках второго буржуазными признаются нормы или доктрины, которые выражают взгляды или настроения буржуазии. Действительно, возникновение и распространение какой-либо доктрины в данной социальной среде позволяет предположить, что эта доктрина служит ее интересам; однако обратная зависимость наблюдается не всегда. Бывают, как известно, доктрины, которые служат так называемым объективным интересам данного класса, но не созданы им и до поры до времени не пользуются в нем популярностью из-за отсутствия того, что называется классовым самосознанием.
В истории мы находим примеры не одной, а множества «буржуазных моралей» во всех рассмотренных выше значениях. Поэтому, рассуждая о буржуазной морали в единственном числе, мы обязаны уточнить, о какой именно буржуазии пойдет речь, в каком месте и в какое время она существует. Однако если зачастую считается допустимым говорить о буржуазной морали вне времени и пространства, то лишь потому, что говорящий подразумевает определенный комплекс воззрений, которые кажутся ему представительными, типичными для буржуазии его собственной эпохи.
С «буржуазной моралью» в этом смысле дело обстоит так же, как с понятием «христианская мораль». Когда говорят о христианской морали в единственном числе, то это, разумеется, может быть результатом ошибочного, внеисторического подхода. Ошибочного, поскольку известно, что различия между моралью Франциска Ассизского и Игнатия Лойолы или Альфонса да Лигуори [Альфонс да Лигуори (1696- 1787) — неаполитанский епископ, поборник абсолютной папской власти, автор религиозно-этических сочинений] очень и очень значительны, не говоря уж о различиях между католицизмом и различными протестантскими сектами. Христианская мораль как единое историческое целое не существует; такое единое целое нельзя отыскать даже в евангелиях. Но те, кто говорит о ней в единственном числе, могут иметь в виду определенный тип морали, который стал представительным для христианской морали определенной эпохи и в определенной социальной среде. При этом обычно подразумевается мораль с преобладанием «мягких» добродетелей (милосердие, сочувствие, смирение, терпение). С понимаемой таким образом христианской моралью боролся Ницше. Имея в виду именно этот смысл понятия «христианская мораль», находят аналогии между ней и буддийской моралью, а также приписывают христианскую нравственность людям мягкосердечным, пусть даже совершенно чуждым какой-либо христианской догматике. Словом,
