Исторические корни Волшебной сказки

следствие нарушения запрета (Conseq) и ускользание от беды (АЕ). Заметим, что это нововведение не столь необходимо, так как обе эти функции в большинстве случаев можно рассматривать как недостачу и ее ликвидацию. Дандис выделяет и анализирует несколько типичных рядов функций, группируя соответствующим образом сказки. Далее он показывает, как сложные по составу сказки индейцев являются комбинацией более простых рядов. Он приводит такие серии, как:

L–LL

Viol – Conseq

L–T–TA–LL

L–Dec–Dcpt–LL

Int–Viol–L–LL

Int – Viol – Conseq – АЕ

L – LL–Int – Viol – Conseq

L–T– ТА– LL– Int– Viol– Conseq– АЕ

и т.д.

Мотифемы Т/ТА, Int/Viol, Dec/Dcpt в принципе альтернативны в сказках и мифах американских индейцев. Int/Viol и Т/ТА Дандис считает формами предписания герою, отличными по своей дистрибутивной характеристике:

трудные задачи всегда помещаются между недостачей и ее ликвидацией, а нарушение запрета большей частью либо предшествует недостаче, либо следует за ее ликвидацией. Известный интерес представляет сопоставление Дандисом сказок и поверий, например последовательности Int – Viol – Conseq – АЕ с системой: условие – результат – противодействие.

Пользуясь совершенно той же методикой, что и В. Я. Пропп, Дандис приходит, однако, к иным, гораздо более простым схемам. Это, по-видимому, следствие архаичности самого фольклора североамериканских индейцев. Дандис не дифференцирует волшебную сказку от других ее разновидностей и от мифа, что отчасти опять-таки отражает особенности самого материала – его жанровый синкретизм. Сопоставление схем В. Я. Проппа и Дандиса поэтому очень полезно для решения задач, выдвигаемых исторической поэтикой.

Интересные работы по структурному изучению мифов и сказок имеются и в австралийской науке, тесно связанной с американской. Оставляя в стороне некоторые попытки парадигматизации сюжетов в свете культурных моделей43, необходимо упомянуть о серии статей Э. Станнера в журнале «Океания» под общим названием «О религии аборигенов»44. В этом обстоятельном исследовании семиотики культуры австралийского племени муринбата содержится тонкий сравнительный анализ сюжетной синтагматики мифов и ритуалов; словесных, пантомимных и живописных «текстов».

Убедительное доказательство принципиального тождества структур мифов и обрядов (включая мифы, не имеющие обрядового эквивалента, и обряды, не сопряженные с мифами) дает возможность Станнеру выявить и некоторые важные парадигматические отношения в символическом языке мифов муринбата. Некоторые наблюдения Станнера поразительно близки к выводам явно оставшейся ему неизвестной книги В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» (тематическое и структурное сближение мифов с обычаями инициации). К сожалению, в рамках данной статьи нет возможности подробнее касаться этой темы.

Продуктивные исследования повествовательного фольклора были предприняты рядом румынских ученых, в первую очередь М. Попом, а также Г. Врабье, Г. Эретеску, Н. Рошияну. В очень содержательной статье «Актуальные аспекты исследования структуры сказок»45 Поп на примере одной румынской сказки демонстрирует соотношение синтагматической последовательности функций и общей логики сюжета. Для данной сказки она представлена схемой:

I недостача

II обман

III испытание

IV насилие

IV ликвидация насилия

III ликвидация испытания

II ликвидация обмана

I ликвидация недостачи

Поп убедительно показывает роль сюжетного параллелизма и антитез. Он также проникает в структуру элементарной последовательности (лишь отчасти опираясь на Бремона), исследует ее троичность. В другой статье (о формулах сказки)46 он анализирует структуру на стилистическом уровне. Исследованию сказочных формул посвящена и диссертация Н. Рошияну. Интересный анализ композиционных вариантов предлагает Г. Врабье47.

Работы по структурной типологии появляются в других странах. Чешский ученый Б. Бенеш применяет морфологическую схему В. Я. Проппа при анализе былички48. Оригинальная попытка вскрыть структуру анекдотической сказки содержится в статье немецкого фольклориста Г. Баузингера49. (Любопытно, однако, что в его теоретической монографии «Формы народной поэзии» морфология фольклора исследуется скорее в русле Йоллеса).

В последние годы ожил интерес к «Морфологии сказки» В. Я. Проппа и поднятым в ней проблемам у нас в Советском Союзе. В 1965 г. на научной сессии в честь семидесятилетия В. Я. Проппа высоко оценили эту книгу в своих докладах акад. В. М. Жирмунский и член-корр. АН СССР П. Н. Берков; состоялся и специальный доклад о «Морфологии сказки» автора настоящей статьи. Но возрождение широкого интереса к этой книге у нас, как и за рубежом, было обусловлено прежде всего развитием структурной лингвистики и семиотики. Имя В. Я. Проппа как автора «Морфологии сказки» (а также «Исторических корней волшебной сказки») постоянно .упоминалось (часто рядом с именем Леви-Строса) на семиотических симпозиумах, в работах по вторичным моделирующим системам. Однако, если оставить в стороне многочисленные общесемиотические работы по мифологии (Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова, Д. М. Сегала, А. М. Пятигорского, Ю. М. Лотмана, Б. Л. Огибенина и др.) и сюжетике литературных произведений (Б. Ф. Егорова, Ю. К. Щеглова), а также структурные исследования несказочных жанров фольклора (народного театра –П. Г. Богатырева, баллады – В. Н. Топорова, эпических песен – С. Ю. Неклюдова и Ю. И. Смирнова, заговоров – И. А. Чернова и М. В. Арапова, пословиц – Г. Л. Пермякова), то число статей и выступлений, непосредственно затрагивающих проблематику морфологии сказки, пока еще очень невелико.

Работа Д. М. Сегала «Опыт структурного описания мифа»50 представляет собой попытку анализа структуры мифа на материале трех близких версий одного и того же сюжета об отверженном, ни впоследствии торжествующем герое у северо-западных индейцев. Пользуясь в принципе методикой Леви- Строса и сопоставляя фрагменты мифа синтаксически и парадигматически (исходя из категории ценности), Д. М. Сегал вскрывает различные уровни мифологического смысла и приходит к выводу о совмещении в