Все никак не входит в гроб.Весь изогнут, весь скорючен,На лице тоска и страх,Оловянный взор измучен,Капли пота на висках.Два других бледнее сталиСтиранного полотна,Видно, много есть печалиВ царстве неземного сна.Протекло четыре года,Умер наконец второй,Ах, не видела природаДикой мерзости такой!Мертвый дико выл и хрипло,Ползал по полу, дрожа,На лицо его налиплаМутной сукровицы ржа.Уж и кости обнажались,Смрад стоял – не подступить,Всё он выл, и не решалисьГроб его заколотить.Третий, чувствуя тревогуНестерпимую, дрожитИ идет молиться БогуВ отдаленный тихий скит.Он года хранит молчаньеИ не ест по сорок дней,Исполняя обещанье,Спит на ложе из камней.Так он умер, нетревожим;Но никто не смел сказать,Что пред этим чистым ложемДовелось ему видать.Все бледнели и крестились,Повторяли: «Горе нам!»И в испуге расходилисьПо трущобам и горам.И вокруг скита пустогоТерн поднялся и волчцы…Не творите дела злого, —Мстят жестоко мертвецы.
Пролетела стрела...
Пролетела стрелаГолубого Эрота,И любовь умерла,И настала дремота.В сердце легкая дрожьЗолотого похмелья,Золотого, как рожь,Как ее ожерелье.Снова лес и поляМне открылись как в детстве,И запутался яВ этом милом наследстве.Легкий шорох шагов,И на белой тропинкеГрузных майских жуковИзумрудные спинки.Но в душе у меняЗатаилась тревога.Вот прольется, звеня,Зов весеннего рога.