Только… я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он – золотой, шестикрылый, молчащий.Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими,Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь,Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канату,Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог.
Отравленный
«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью и выпью с улыбкойВсе налитое ею вино.А потом, когда свечи потушат,И кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…И приду к ней, скажу: »дорогая,Видел я удивительный сон,Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.«Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду, далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.«Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая, —Знать, что ты отравила меня».
У камина
Наплывала тень… Догорал камин,Руки на груди, он стоял один,Неподвижный взор устремляя вдаль,Горько говоря про свою печаль:«Я пробрался вглубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван;«Цепи грозных гор, лес, а иногдаСтранные вдали чьи-то города,«И не раз из них в тишине ночнойВ лагерь долетал непонятный вой.«Мы рубили лес, мы копали рвы,Вечерами к нам подходили львы.
