береговой обороне скудны и не очень надежны»[83]. Легкой и необходимой казалась сильная воздушная бомбардировка аэродромов, заводов и главных узлов путей сообщения в Великобритании. Однако нужно было иметь в виду, что английская авиация была весьма эффективной. Кейтель считал, что Англия имела около 1500 самолетов, готовых к обороне и контратакам. Он признал, что в последнее время наступательные действия английской авиации значительно усилились. Бомбардировки производились с замечательной точностью, и самолеты вылетали группами, насчитывавшими до 80 машин одновременно.
Однако в Англии ощущалась большая нехватка летчиков, и те, кто совершал теперь налеты на германские города, не могли быть заменены новыми летчиками, которые были совершенно не подготовлены. Кейтель настаивал также на необходимости нанести удар по Гибралтару, чтобы подорвать британскую имперскую систему. Ни Кейтель, ни Гитлер ни словом не обмолвились о продолжительности войны. Лишь Гиммлер вскользь заметил, что война должна быть закончена к началу октября.
Таков был отчет Чиано. Кроме того, «по горячему настоянию дуче» для участия во вторжении он предложил Гитлеру создать армию в составе 10 дивизий и 30 эскадрилий. От армии вежливо отказались. Часть эскадрилий прибыла, но, как будет здесь рассказано, эти эскадрильи действовали плохо.
19 июля Гитлер произнес свою победную речь в рейхстаге, в которой он, предсказав, что я скоро буду искать убежища в Канаде, выдвинул свое так называемое мирное предложение. Привожу ниже наиболее интересные фразы:
«В этот час я полагаю, что моя совесть велит мне еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу Великобритании и других стран. Я считаю для себя возможным выступить с этим призывом, ибо являюсь не побежденным врагом, который просит милости, а победителем, говорящим во имя разума. Я не вижу оснований продолжать эту войну. Мне тяжело думать о жертвах, которых она потребует… Возможно, мистер Черчилль отвергнет это мое заявление, сказав, что оно порождено лишь страхом и сомнением в окончательной победе. В этом случае я избавлю себя от угрызений совести в отношении того, что последует».
Этот жест сопровождался в последующие дни дипломатическими представлениями через Швецию, Соединенные Штаты и Ватикан. Конечно, Гитлер был бы очень доволен, если бы, подчинив Европу своей воле, он сумел закончить войну, добившись признания Англией того, что он сделал. Фактически это было не предложение мира, а готовность принять отречение Англии от всего того, во имя чего она вступила в войну. Поскольку германский поверенный в делах в Вашингтоне пытался установить там связь с нашим послом, я послал следующую телеграмму:
20 июля 1940 года
«Не знаю, находится ли лорд Галифакс сегодня в городе, но лорду Лотиану следует сказать, что ни в коем случае нельзя давать какого-либо ответа на послание германского поверенного в делах».
Было решено, что министр иностранных дел должен отклонить жест Гитлера в выступлении по радио. Вечером 22 июля он отверг гитлеровский «призыв сдаться на его милость». Нарисованной Гитлером картине Европы он противопоставил картину той Европы, за которую мы боролись, и заявил, что «мы не прекратим борьбы до тех пор, пока свобода не будет в безопасности».
Чиано в своем отчете о другой встрече с Гитлером 20 июля указывает:
«Реакция английской печати на вчерашнее выступление не дает оснований надеяться на достижение соглашения. Поэтому Гитлер готовится нанести военный удар по Англии. Он подчеркивает, что стратегическое положение Германии, а также сфера ее влияния и экономического контроля таковы, что уже сейчас значительно ослабили возможности сопротивления Англии, которая рухнет под первыми ударами. Наступление в воздухе уже началось несколько дней назад, и его интенсивность непрерывно усиливается. Действия противовоздушной обороны и английских истребителей не служат серьезным препятствием для налетов германской авиации. Сейчас изучается вопрос о решающей наступательной операции, так как всесторонняя подготовка уже проведена».
В своих дневниках Чиано записывает также, что
«поздно вечером 19-го, когда были получены первые сообщения о том, что эта речь была холодно встречена в Англии, среди немцев распространилось чувство плохо скрываемого разочарования».
Гитлер
«хотел бы прийти к соглашению с Великобританией. Он знает, что война с Англией будет тяжелой и кровавой; он знает также, что все народы против кровопролития». Муссолини же, с другой стороны, «опасается, что англичане могут использовать весьма коварную речь Гитлера как предлог для начала переговоров».
«Это, — указывает Чиано, — огорчило бы Муссолини, ибо сейчас, больше чем когда бы то ни было, он хочет войны».
Ему нечего было тревожиться. Ему не пришлось отказываться от войны, которой он жаждал.
Безусловно, немцы все время развертывали за кулисами дипломатическую деятельность, и когда 3 августа шведский король счел удобным обратиться к нам по этому поводу, я предложил министру иностранных дел следующий ответ, который послужил основой официального ответа:
«12 октября 1939 года правительство его величества пространно изложило свое отношение к германским мирным предложениям в хорошо продуманных заявлениях парламенту. После этого нацистская Германия совершила ряд новых ужасных преступлений против граничащих с нею малых государств. Покорена Норвегия, которую оккупирует сейчас захватническая германская армия. Захвачена и разграблена Дания; завоеваны и порабощены Бельгия и Голландия после всех их попыток умиротворить Гитлера и несмотря на все данные германским правительством заверения, что их нейтралитет будет уважаться. В Голландии давно подготовлявшееся предательство и зверства завершились роттердамской бойней, во время которой тысячи голландцев были убиты и значительная часть города уничтожена.
Эти ужасные события покрыли страницы европейской истории несмываемой грязью. Правительство его величества не видит поэтому ни малейших оснований в какой-то мере отступать от своих принципов и решений, провозглашенных в октябре 1939 года. Наоборот, его намерение продолжать войну против Германии всеми имеющимися в его распоряжении средствами до тех пор, пока гитлеризм не будет окончательно уничтожен и мир не будет освобожден от проклятия, на которое обрек его злодей, усилилось в такой степени, что оно скорее погибнет под развалинами, чем дрогнет или уклонится от выполнения своего долга. Однако оно твердо верит в то, что с божьей помощью оно не будет испытывать недостатка в средствах для выполнения своей задачи. Осуществление этой задачи может быть длительным; однако Германия всегда будет иметь возможность просить перемирия, как она сделала это в 1918 году, или опубликовать свои мирные предложения. Но прежде чем можно будет приступить к рассмотрению таких просьб и предложений, необходимо, чтобы Германия на деле, а не на словах, обеспечила гарантии восстановления свободного и независимого существования Чехословакии, Польши, Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и прежде всего Франции, а также подлинную безопасность Великобритании и Британской империи в условиях общего мира».
В тот же день я опубликовал следующее заявление для печати:
3 августа 1940 года
«Премьер-министр хочет сообщить, что возможность попыток со стороны немцев совершить вторжение все еще отнюдь не исключается.
Следует вдвойне подозрительно относиться к тому факту, что немцы распускают сейчас слухи, будто они не намерены совершать вторжение; так же следует относиться и ко всем их другим заявлениям. Сознание, что наша мощь усиливается и состояние подготовленности улучшается, не должно ни в какой мере вести к ослаблению бдительности и моральной настороженности».
В середине июля военный министр рекомендовал заменить генерала Айронсайда генералом Бруком на посту командующего нашими вооруженными силами метрополии. 19 июля во время одной из моих продолжавшихся инспекционных поездок по секторам, находившимся под угрозой вторжения, я посетил южный военный округ. Мне продемонстрировали нечто вроде тактического учения, в котором приняло участие не менее двенадцати (!) танков. В течение всей второй половины дня я разъезжал с
