— Джин, — сказал дедушка.
Он насмешливо посмотрел на меня и прибавил несколько слов, которых я не понял. Я стоял как вкопанный, ничего не понимая. Через несколько секунд я взглянул на Маттиа. Он тоже глядел на меня глазами, полными слез.
Я сделал ему знак, и мы вышли.
Довольно долго мы шли рядом, держась за руки, не говоря ни слова, не зная, куда идем.
— Куда ты направляешься? — тревожно спросил Маттиа.
— Не знаю сам. Куда-нибудь, где мы можем поговорить. Мне столько нужно тебе сказать, а здесь, где так много людей, я не могу.
В это время мы вышли на более широкую улицу, и мне показалось, что я вижу в конце ее какие-то деревья. Мы направились туда. Там оказался огромный парк с большими зелеными лужайками и рощицами молодых деревьев. Лучшее место для нашей беседы трудно было найти.
— Ты знаешь, милый Маттиа, как я тебя люблю, — обратился я к своему товарищу, как только мы уселись в укромном местечке, — и знаешь также, что только из любви к тебе я просил тебя сопровождать меня в Лондон, а потому уверен, что ты не усомнишься в моей дружбе, о чем бы я тебя ни попросил.
— Как ты глуп! — ответил он, пытаясь улыбнуться.
— Ты не смеешься, чтобы я не заплакал, но что за беда — с кем же я могу поплакать, как не с тобой?
И, бросившись в его объятия, я залился слезами. Даже тогда, когда я был совсем одинок, я не чувствовал себя таким несчастным. Наплакавшись вдоволь, я постарался успокоиться. Я привел Маттиа в парк не для того, чтобы жаловаться на свою судьбу. Я думал о нем, а не о себе.
— Маттиа, — сказал я ему, — тебе надо вернуться во Францию.
— Расстаться с тобой? Никогда!
— Я заранее знал, что ты так ответишь. Но нам необходимо расстаться. Уезжай во Францию или Италию — все равно куда, но только не оставайся в Англии.
— А ты? Что же ты будешь делать?
— Я? Я останусь в Лондоне, так как я должен жить со своими родителями. Бери все деньги, какие у нас есть, и уезжай.
— Не говори так, Реми. Если кому из нас нужно уезжать, то именно тебе.
— Почему мне?
— Потому что…
Он замолчал и отвернулся от моего вопрошающего взгляда.
— Маттиа, ответь мне прямо и откровенно, не боясь огорчить меня: ты не спал сегодня ночью, ты видел?
Не поднимая глаз, он произнес глухим голосом:
— Я не спал.
— Что ты видел? — Всё.
— И что ты решил?
— Что это были не купленные, а краденые товары. Твой отец ругал пришедших за то, что они стучали в дверь сарая, а не в дверь дома. На это они ответили, что за ними следил полицейский.
— Ты сам видишь, что тебе необходимо уехать, — продолжал я.
— Если надо уезжать мне, то надо уезжать и тебе. Это одинаково необходимо для нас обоих.
— Слушай меня, пойми и не доставляй мне еще большего горя. Если бы в Париже мы встретили Гарафоли и он взял бы тебя к себе, разве бы ты захотел, чтобы я оставался с тобою? Ты несомненно сказал бы мне то же самое, что я говорю тебе сейчас.
Маттиа молчал.
— Разве не так, скажи мне?
— Может быть, ты боишься, что я тоже начну срезать ярлычки с краденых товаров?
— Замолчи, Маттиа! Милый мой Маттиа, замолчи! — И я закрыл руками свое покрасневшее от стыда лицо.
— Ну что ж! Если ты боишься за меня, — продолжал Маттиа, — то я также боюсь за тебя и потому говорю: уедем вместе, вернемся во Францию, к матушке Барберен, к Лизе и твоим друзьям.
— Ты можешь уехать, а я нет. Это мои родители, и я обязан остаться с ними.
— Твои родители! Этот старый паралитик — твой дедушка? Эта женщина, валяющаяся на столе, — твоя мать?
— Маттиа, я запрещаю тебе так говорить! Ты ведь говоришь о моей матери и о моем дедушке. Я должен уважать и любить их.
— Да, если они действительно твои родители. Но если они не твои родители и это вовсе не твой дедушка, разве ты и тогда обязан уважать и любить их?
— Но ведь ты слыхал рассказ отца?
— Его рассказ ровно ничего не доказывает. Они потеряли ребенка твоего возраста, стали его искать и нашли подходящего по годам. Вот и все.
— Ты забываешь, что их ребенок был подброшен в Париже на той же самой улице и в тот же самый день, когда Барберен нашел меня.
— А почему не могли в один и тот же день подбросить двух детей на одной и той же улице? Разве не мог ошибиться полицейский комиссар, посылая Дрискола в Шаванон? Ведь могло и так случиться!
— Нет, это вздор!
— Возможно, что я говорю и объясняю очень бестолково. Другой на моем месте, наверно, объяснил бы все гораздо лучше и понятнее.
— Нет, не в этом дело.
— Наконец, обрати внимание на то, что ты ничуть не похож ни на отца, ни на мать: у тебя темные волосы, а твои братья и сестры все — обрати внимание, все до одного — блондины. И еще одна странность: откуда такие бедные люди могли взять столько денег на поиски ребенка? Все это заставляет меня думать, что ты не Дрискол. Я прекрасно знаю, что я глуп, мне всегда это говорили, — что поделаешь, раз у меня такая голова! — но ты не Дрискол и не должен оставаться у Дрисколов. Если же, несмотря ни на что, ты решишь с ними жить, я останусь с тобой. Но нам следует сейчас же написать матушке Барберен и просить ее точно описать те пеленки, в которых ты был найден. Когда мы получим ответ, ты спросишь об этом своего отца, и тогда, может быть, что-нибудь выяснится. До тех пор я никуда не уеду и останусь с тобой. Если придется работать, будем работать вместе.
ГЛАВА XV. КАПИ СТАНОВИТСЯ ВОРОМ
Мы вернулись домой только с наступлением ночи. Весь день мы провели в парке, купив себе на завтрак кусок хлеба.
Отец был дома, а мать уже крепко держалась на ногах.
Ни он, ни она не сделали никаких замечаний по поводу нашей продолжительной отлучки.
После ужина отец сказал, что ему нужно поговорить с нами обоими, и для этого пригласил нас к очагу, что вызвало недовольное ворчание дедушки, свирепо охранявшего свое место у огня.
— Расскажите мне, как вы зарабатывали деньги во Франции, — попросил меня отец.
Я ответил на заинтересовавший его вопрос.
— Значит, вы никогда не боялись умереть с голоду?
— Никогда. Нам не только хватало на нашу жизнь, но мы смогли даже купить корову, — прибавил Маттиа и рассказал ему о покупке коровы для матушки Барберен.
— Вы, верно очень талантливы. Покажите-ка мне, что вы умеете делать.
Я взял арфу и сыграл одну пьесу, только, конечно, не свою любимую неаполитанскую песенку.
— Хорошо, хорошо, — сказал отец. — А что умеет делать Маттиа?
Маттиа также сыграл одну пьесу на скрипке и другую на корнет-а-пистоне. Последняя вызвала
