О, если б никогда я не певала Вне хижины родителей моих! Они свою любили слушать Мери; Самой себе я, кажется, внимаю, Поющей у родимого порога. Мой голос слаще был в то время: он Был голосом невинности... Луиза
Не в моде Теперь такие песни! Но всё ж есть Ещё простые души: рады таять От женских слёз и слепо верят им. Она уверена, что взор слезливый Её неотразим – а если б то же О смехе думала своём, то, верно, Всё б улыбалась. Вальсингам хвалил Крикливых северных красавиц: вот Она и расстоналась. Ненавижу Волос шотландских этих желтизну. Председатель
Послушайте: я слышу стук колёс! Едет телега, наполненная мёртвыми телами. Негр управляет ею.
Ага! Луизе дурно; в ней, я думал, По языку судя, мужское сердце. Но так-то – нежного слабей жестокий, И страх живёт в душе, страстьми томимой! Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше. Мери
Сестра моей печали и позора, Приляг на грудь мою. Луиза
(приходя в чувство)
Ужасный демон Приснился мне: весь чёрный, белоглазый.... Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мёртвые – и лепетали Ужасную, неведомую речь.... Скажите мне: во сне ли это было? Проехала ль телега? Молодой человек
Ну, Луиза, Развеселись – хоть улица вся наша Безмолвное убежище от смерти, Приют пиров, ничем невозмутимых, Но знаешь, эта чёрная телега Имеет право всюду разъезжать. Мы пропускать её должны! Послушай, Ты, Вальсингам: для пресеченья споров И следствий женских обмороков спой Нам песню, вольную, живую песню, Не грустию шотландской вдохновенну, А буйную, вакхическую песнь, Рожденную за чашею кипящей. Председатель
Такой не знаю, но спою вам гимн Я в честь чумы, – я написал его Прошедшей ночью, как расстались мы. Мне странная нашла охота к рифмам Впервые в жизни! Слушайте ж меня: Охриплый голос мой приличен песне. Многие
Гимн в честь чумы! послушаем его! Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!
