Росхинаут вышла навстречу сыну с полным ковшом холодной, со льдом воды. Так встречают в любой чукотской семье охотника.
Айвангу бережно взял ковш в руку. Ковш был старый, эмаль на почерневшем дне давно выщербилась. В колеблющемся круге чистой воды Айвангу увидел свое отражение: на него смотрел зрелый мужчина с седыми волосами.
В середине лета вельбот Сэйвытэгина послали в районный центр за горючим. В колхозе кончался бензин. Выехали, как водилось, рано утром, к полудню обогнули мыс Дежнева и вышли в Тихий океан. В зеркале спокойной воды отражались высокие прибрежные скалы; эхо моторной песни отскакивало от них и уносилось на широкий простор.
К ночи прошли Нунямский мыс и вошли в Кытрынский залив. По левому борту показались огоньки селения. При ровном свете летней ночи отчетливо виднелись многочисленные деревянные дома. Они тянулись по берегу залива и убегали на холм.
На рейде стоял, сияя огнями, большой пароход.
Несмотря на поздний час, на берегу царило оживление. От парохода к берегу ходил кунгас, перевозя ящики с консервами, галетами, мешки с мукой, сахаром, солью, бочки с горючим, тюки мануфактуры, каменный уголь.
Вельбот подплыл к берегу и ткнулся носом в прибрежную гальку. Мынор спрыгнул и закрепил конец за большой камень.
– Какомэй, Сэйвытэгин! – слышались приветственные крики. – Етти, Мынор! Рыпэль, какомэй!
На погрузку парохода в районный центр съехались охотники с окрестных селений. Айвангу не сразу узнал Пряжкина, который накинул себе на голову мешок. Белов подошел в рваном брезентовом плаще.
– Хорошо, что вы приехали! – обрадовался Пряжкин. – Поможете разгружать пароход.
Быстро разбили палатку, сварили ужин и отправились к пароходу. Айвангу поручили считать мешки и ящики, вручив ему блокнот.
На берег сходили моряки. Они с любопытством смотрели на местных жителей. Моряк с пышными усами сказал другому, показывая пальцем на Айвангу:
– Видал туземца? Грамоту знает, – Понаблюдав с минуту, моряк спросил: – Сколько классов кончил?
– Три, – ответил Айвангу.
– Да ну! – недоверчиво протянул моряк и подошел ближе. – А ты, брат, на дикого нисколько не похож, – покровительственно заметил он, – хотя у тебя вся одежда из шкур… И брюки и обувь. Весь в мехах!
Айвангу усмехнулся и ничего не ответил.
Моряк стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он был высокий, сильный, от пламени костра у него на руке блестели огненные волосы.
– Это ваше судно? – спросил он, показав на вельбот.
– Наше.
– И вы на нем приплыли из Тэпкэна?
– На нем.
– Не страшно? Все же через Берингов пролив. – Моряк присел рядом на гальку.
– Не страшно.
– Послушай, земляк, – доверительно заговорил моряк. – Ведь до вас тоже добралась советская власть, живете вы на берегу моря, почему бы вам не завести судно побольше, чем этот вельбот? Советскому человеку не годится плавать на такой скорлупе. Шхуна нужна. Глядишь, И ты был бы на ней капитаном. Как тебя зовут? Капитан Айвангу! Звучит?
– У меня нет ног, – сквозь стиснутые зубы сказал Айвангу. – Не видишь разве?
Он пошевелил обрубками.
– Извини, парень, я не заметил. – Моряк смутился. – Извини! Честное слово, ты совсем не похож на безногого. А насчет капитанства я тебе точно говорю! Капитану ноги не особенно нужны. Главное – голова и крепкие руки, чтобы держать штурвал!
Моряк подошел вплотную к Айвангу и сунул ему свою большую, с золотистыми волосами руку.
– Меня зовут Гаврилой! Боцман я.
Боцман ушел. Айвангу продолжал машинально отмечать число ящиков и мешков, которые проносили мимо него, и думал о том, что ему сказал Гаврила. Он вспомнил, как в далеком детстве отец брал его с собой на корабли, которые приходили в Тэпкэн, ставил на палубу и говорил что-то…
Айвангу вздрогнул, почувствовав за спиной человека.
– Ты уснул, Айвангу? – спросил Мынор.
– Нет, Мынор.
– Я прохожу уже четвертый раз, а ты не пишешь, – с укором опять произнес Мынор. – Думаю, заснул.
К утру Пряжкин дал распоряжение отдохнуть несколько часов. Тэпкэнцы направились в свою палатку. Сварили мясо, чай.
Солнце поднялось из воды ослепительно яркое. Оно подчеркивало черноту каменного угля, сложенного в огромные кучи на берегу, стремительные линии большого парохода. На берег спустился Пряжкин в сопровождении своих работников. Подходил нагруженный доверху кунгас. Айвангу снова занял свое место с блокнотом.
Около полудня Пряжкин объявил:
– Последний кунгас разгружаем!
На последнем кунгасе прибыл боцман Гаврила. Айвангу успел уже о нем позабыть, а боцман нашел его и протянул сверток.
– Друг, это тебе подарок. Носи на здоровье.
– Спасибо. Будешь в Тэпкэне, заходи в гости, – растерянно сказал Айвангу, удивленный неожиданным подарком.
– Зайдем в Нутэпэльмэн, Янракыннот, Гуврэль, а потом к вам в Тэпкэн, – сказал боцман. – Увидимся!
Он взбежал по гнущемуся деревянному трапу на кунгас и оттуда помахал рукой.
Пароход разгрузили, и Сэйвытэгин получил на всю бригаду спирт. Наварили два больших котла моржового мяса, вскипятили ведро чаю, сходили за пресной водой разводить дурной веселящий напиток. Уселись. Вдруг кто-то вспомнил:
– А где Айвангу?
– Айвангу! Выходи сюда, Айвангу! – послышались крики.
Айвангу сидел в палатке. В руках он держал настоящую капитанскую фуражку с золотым гербом и маленьким синим флажком ГУСМП – Главное управление Северного морского пути. Айвангу уже успел примерить фуражку, она была ему как раз, словно сшита по заказу. Жаль, что нет зеркала!
– Айвангу, выходи! Без тебя мы не можем начать! – услышал он крики и, спрятав фуражку в вещевой мешок из тюленьей кожи, вышел к товарищам.
Мынор подал ему эмалированную кружку с разведенным спиртом.
– Я не буду пить спирт, – Айвангу отстранил рукой кружку.
– Это почему же? – удивился Мынор. – Первый раз слышат мои уши такое – человек отказывается от дурной веселящей воды.
– Не хочу, – сказал Айвангу и принялся есть.
– Нет, ты объясни мне, почему отказываешься? – не отставал Мынор. – Может быть, тебе нездоровится? Если это так, то лучшее лекарство – спирт. Проверено.
– Просто не хочу – и все.
Все посмотрели на Айвангу с удивлением: не было еще такого, чтобы человек отказывался от выпивки. Так всегда полагалось. Трудная работа оканчивалась выпивкой.
– Ты что, сын? – ласково спросил Сэйвытэгин, уже немного охмелевший.
– Скажи, отец, для чего ты выпил?
Сэйвытэгин призадумался. Вопрос задавался всерьез, и надо было соответственно ответить на него.
– Как бы тебе сказать?.. Для веселья, – неуверенно сказал Сэйвытэгин. – Все пьют, и мы пьем. Это приятно.
– А мне неприятно быть пьяным и видеть пьяных, – резко проговорил Айвангу и налил себе чаю.
– Знаешь что? – Мынор наклонился к другу. – Ты, видно, действительно устал. Иди в палатку, отдохни.
Айвангу не пошел отдыхать. Он поужинал, взял свой посох – тивичгын и отправился бродить по Кытрыну. Как много построили новых домов! Они стоят ровной шеренгой, словно красноармейцы на плакате. А вот и знакомое крыльцо больницы.
– Это ты, черно-бурый? – услышал он знакомый голос.
– Гальгана! Какая ты стала…
– Толстая? – подсказала она и громко засмеялась. – Зато ты теперь похож на настоящего мужчину. Тогда ты был просто мальчишкой. А в больнице никого из прежних нет, – прибавила она. – Доктор Моховцев перевелся в Гуврэль, Клавдия Павловна вышла замуж и уехала. Только я одна осталась… И мужа нет… – Голос ее потух. Гальгана поправила волосы, высморкалась прямо на землю, потом спохватилась, вынула откуда-то платок, вытерла нос и предложила нарочито весело:
– Да что мы здесь стоим? Пойдем ко мне домой. Посидим, вспомним старое, чайку выпьем.
Они пошли рядом. Гальгана мелко семенила, чтобы не обгонять спутника, и все время громко и звонко говорила.
Гальгана жила в старом интернате – большом деревянном доме со сквозным коридором. По обе стороны коридора виднелись двери, все, как одна, обитые оленьими шкурами. Комната у Гальганы оказалась маленькой – в ней хватило места только для кровати и тумбочки. Зато был специальный закуток с плитой и рукомойником. Комната блистала чистотой – на окнах марлевые занавески, кровать застелена покрывалом, а тумбочка выкрашена белой больничной краской.
– Вот так и живу, – небрежно бросила Гальгана, явно ожидая, что Айвангу похвалит аккуратность и чистоту ее жилища.
– Чистота, как в операционной.
Гальгана от радости покраснела.
