Айвангу узнал Кавье, вынырнувшего из темноты.
– Почему горит море? – крикнул он на ходу.
– Комсомольский костер горит, – ответил ему сторож. – Вот ребята зажгли.
Один за другим подходили взволнованные невыспавшиеся охотники, и скоро Мынор и Айвангу оказались в их тесном кольце. Мынор зашептал Кавье на ухо:
– Я вам говорю, как члену партии… Ночью мы с товарищем Айвангу выполнили комсомольское поручение. Снимали шаманские знаки с яранг. Костер, который сейчас догорает в море, – это конец религии в Тэпкэне. Мы надеемся, что вы нам поможете.
Айвангу никогда не видел таким растерянным самоуверенного и важного Кавье. Он с такой ненавистью посмотрел на Айвангу, что парень от неожиданности вздрогнул.
– Расходитесь, расходитесь, – важно, но тихо произнес Кавье. – Ребята поступили правильно. Так им было сказано свыше, – Кавье запрокинул голову к пылающему небу. – Из районного комитета.
– Они сожгли моих богов! – подал кто-то обиженный голос.
– Это нужно! – твердо сказал Кавье. – Мы боремся против шаманизма.
– Ничего себе борьба, – опять произнес кто-то из темноты. – Ночью, тайком, как воры…
– Кто это так говорит? – грозно спросил Кавье. – Или захотели в лагерь? Он тут, недалеко от нас.
Этот лагерь наводил ужас на всю окрестность. Там жил странный народ – убийцы, воры, насильники. Они, случалось, убегали из лагеря, грабили и жгли оленеводческие стойбища. Были, правда, там и другие люди…
Послышались удаляющиеся шаги. Через минуту на морском льду, покрытом толстым слоем снега, остались трое: Кавье, Мынор и Айвангу.
Мынор обратился к Кавье с каким-то вопросом, но тот ничего не ответил. Он круто повернулся и зашагал домой, тяжело дыша и бормоча под нос ругательства.
– Почему он такой сердитый? – удивился Мынор.
– Потому что у него дома, за портретом Ленина, спрятаны амулеты, – пояснил Айвангу.
– Что ты говоришь! – недоверчиво воскликнул Мынор.
– Спроси сам у него.
Через несколько дней в Тэпкэн примчался секретарь райкома комсомола Дима Комаров, молодой, розовощекий. Он собрал тэпкэнскую молодежь и обратился к ней с похвальной речью:
– Вы, ребята, настоящие комсомольцы! Я смотрю на вас и даже не могу представить, что ваши отцы и деды все еще верят в добрых и злых кэлэ, обращаются к богу по всякому поводу. Растет новое поколение чукчей, которое не будет знать, что такое шаман, яранга и разные дикие обычаи… Давайте немного помечтаем. Представим Тэпкэн так лет через двадцать, в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Ни одной яранги на всей косе. Вместо вельботов – большие промысловые суда, и вы на них, ребята, капитанами. Вся лагуна – лес мачт. А вокруг селения – сады. Фрукты. Не какой-нибудь там сухой компот, а настоящие плоды. Ну как, ребята, стоит для такой красоты потрудиться?
– Стоит! – громко сказал Мынор.
– Поэтому, – продолжал Дима, – надо решительно кончать с религиозными пережитками. Напрасно вы считаете, что эти ваши шаманские танцы под бубен и песни не имеют религиозной подкладки. Все в действительности идет от шаманства, и это давно доказано учеными. Какой же выход? Надо шире внедрять в ваш быт простые народные инструменты – гармонь, гитару, балалайку, учить людей нашим советским танцам.
Айвангу поднял руку.
– А как же песня Рэнто о Водопьянове? Ее хвалили даже в краевой газете. Он поет ее под шаманский бубен. А песни об охотниках и зверях, о жизни людей? Где же тут шаманство?
– Я не согласен с тобой, – возразил Дима Комаров. – Все это можно исполнять с помощью названных мной народных инструментов. Надо перестраиваться, товарищи. Ведь придет время, когда вы перейдете жить в настоящие большие дома, с окнами и печками. Неужели вы туда потащите старые обычаи, разные там бубны?
– Это трудно сделать, – задумчиво сказал Мынор. – Здесь так привыкли к нашим песням и танцам что без них жить не могут. Вот приедут гости – эскимосы Нуукэна, американцы, – что же мы, будем молчать?
– Вот-вот! – обрадованно поднял палец Комаров. – Пусть молодежь объявит бойкот отжившим песням и танцам. А одни старики, что они могут? Голосов-то у них нет. Понемногу и сойдет шаманство на нет.
Молча расходились озадаченные тэпкэнские комсомольцы с этого собрания. Они медленно брели по улице и обдумывали большую жизнь, которую нарисовал им Дима Комаров.
Айвангу мысленно представлял Тэпкэн далекого будущего. Уютно горят желтым светом окна клуба. Может быть, тогда будет другой клуб – огромное здание с большими окнами. Вместо раскатов бубнов несутся оттуда звуки гармошки и гитарный звон, а Рэнто, положив на колени инструмент, перебирает струны и поет о северо-восточном ветре. Тэпкэнские девушки пляшут, а им на балалайках подыгрывают Мынор, Айвангу и Кэлеуги.
Старики ломали головы, почему их сыновья перестали ходить на песенные сборища. Мынор потребовал закупить в районном центре пять балалаек, четыре гитары и одну гармошку-хромку. Он представил список Сэйвытэгину, и председатель отдал распоряжение выделить деньги из фондов на культурное развитие колхоза.
За инструментами Мынор и Айвангу поехали вдвоем. Весеннее солнце слепило глаза. Снег, покрытый подтаявшей, потом снова подмерзшей коркой, казался отполированным и отражал солнечные лучи.
Чтобы не ехать врозь и иметь возможность разговаривать, Мынор и Айвангу связали упряжку на один потяг, а вторую нарту взяли на буксир.
Ехать было тепло и легко. Собаки все время бежали легкой рысцой. К вечеру путники пересекли Кытрынский залив и увидали огни районного центра.
За зиму построили несколько новых домов, и от этого поселок выглядел незнакомым, чужим. Парни остановили упряжку на берегу залива, закрепили ее, растянув на двух вбитых в снег остолах цепь, покормили собак. Никто не спустился к ним спросить новости. Странный поселок. Куда идти?
– Где будем ночевать? – спросил Мынор.
– Не знаю, – Айвангу пожал плечами.
В любом другом чукотском селении им бы никогда не пришло в голову задавать друг другу такой вопрос. В каждой яранге были бы рады гостям, да еще бы возникло соревнование – кому принять приезжих. Если появлялся особенно долгожданный и дорогой гость, к примеру, искусный сказочник или певец, то он переходил из яранги в ярангу, ночуя то в одной, то в другой, чтобы не обидеть хозяев.
– У меня здесь есть знакомая, Гальгана, – неуверенно сказал Айвангу.
– А твой друг Белов? Разве он не пустит нас ночевать?
– Не знаю… Все же он русский.
За зиму на улицах Кытрына намело порядочно снегу. Огромные сугробы, как застывшие морские волны, скрывали большие дома. К окнам и дверям были прорыты туннели. Окна светились теплым желтым огнем.
– Смотри! – Мынор показал на вывеску магазина. – Зайдем? Посмотрим, есть ли то, что нам нужно.
Покупателей в магазине не было. За прилавком стоял продавец и читал книгу. Он мельком взглянул на вошедших и на ломаном чукотском языке бросил:
– Эхимыл уйна! Водки нет.
– Мы не за водкой, – ответил по-русски Мынор.
– Тогда говори, что тебе нужно, – недружелюбно спросил продавец, недовольный тем, что его оторвали от чтения.
Айвангу сказал Мынору:
– Давай лучше зайдем завтра.
Когда они выходили, продавец что-то проворчал им вслед. Айвангу и Мынор шли молча. Хорошо бы сейчас выпить чаю. Где-то здесь должна быть столовая.
– Гляди, редакция! – Айвангу обрадовался, как будто встретил старого близкого друга.
В окнах горел свет. Айвангу решительно двинулся к крыльцу. За ним зашагал Мынор.
Они распахнули скрипучую, обитую разлохмаченной оленьей шкурой дверь и вошли в просторный тамбур, уставленный рулонами с типографской бумагой. Знакомый запах теплой краски ударил в нос. Во второй комнате за наборной кассой стоял Алим, все в том же синем халате и черном берете, что и в Тэпкэне. Он нисколько не изменился, остался таким же невозмутимым, спокойным. Улыбка, которая появилась на его лице, преобразила наборщика до неузнаваемости. Айвангу показалось, что перед ним совсем другой человек.
– Айвангу! Я очень рад тебя видеть! Ты приехал?
– Мы приехали, – сказал Айвангу и обменялся рукопожатием с наборщиком и печатником.
– Я сейчас позову Петра Яковлевича! – заспешил Алим. Он быстро снял халат, накинул на плечи пальтишко и выбежал.
Мынор впервые попал в типографию. Ему все было в диковинку. Айвангу со знанием дела посвящал друга в хитрости и тайны искусства делать газету. Он взял верстатку, поискал в кассе литеры и, набрав имя Мынора, сделал оттиск. Мынор с благоговением спрятал бумажку в кисет.
Белов вошел шумно, с возгласом, что он очень рад видеть земляков.
– Вы где остановились? – спросил он с порога.
– На берегу залива.
– Будете спать у меня, – решил Белов. – Я получил новую квартиру.
Квартира Белова состояла из одной небольшой комнаты с кухней. Молчаливый Алим притащил откуда-то оленьи постели и подушки, набитые волосом. Белов вскипятил чай и открыл банку мясных консервов. Айвангу отодвинул консервы в сторону и положил на стол большой кусок мороженого моржового мяса,
