Человек все колотил и колотил его.
Пошел братец Человек за новыми розгами в лес, а братец Кролик тут как тут! Подошел к Лису и говорит:
— Ума не приложу: куда это запропастились девочки? Давно пора им быть здесь. Я вот уже и к лекарю успел сбегать, а ведь до него куда дальше, чем до священника.
Сказав это, братец Кролик повернулся, как бы давая понять, что ужасно торопится домой.
Но тут заговорил братец Лис:
— Я был бы тебе чрезвычайно признателен, братец Кролик, если бы ты помог мне выбраться отсюда. Мне, пожалуй, уж не дождаться девочек и не гулять на свадьбе в доме матушки Мидоус.
Братец Кролик преспокойно уселся на траву, поскреб за ухом, словно обдумывая, как ему поступить, а потом сказал:
— И верно, братец Лис. То-то, я гляжу, ты какой-то такой, будто тебя побили. И взлохмаченный, словно по твоей спине прошлись разок-другой.
Ничего не сказал на это братец Лис, а братец Кролик не унимается:
— Мы ведь с тобой приятели, братец Лис, не так ли? Ты ведь не таишь на меня обиды, верно? А иначе мне и уйти недолго, братец Лис, мне время дорого.
Что оставалось делать Лису? Принялся он уверять Кролика, что ничего против него не имеет.
Тогда братец Кролик помог ему выбраться из ловушки, и разошлись они в разные стороны.
Когда мир был молодым, ночи не было, и индейцы племени мауэ никогда не спали.
Прослышал Уаньям, что ночью завладела ядовитая змея сурукуку и все ее родичи: змея жарарака, паук, скорпион, стоножка, — и сказал людям своего племени:
— Пойду раздобуду для вас ночь.
Взял он с собой лук и стрелы и отправился в путь.
Пришел он в хижину к сурукуку и говорит ей:
— Не обменяешь ли ты ночь на мои лук и стрелы?
— Ну, к чему мне, сынок, твои лук и стрелы, — отвечает ему сурукуку, — если у меня даже рук нет?
Делать нечего, пошел Уаньям искать для сурукуку что-нибудь другое. Приносит погремушку и предлагает ей:
— Вот, не желаешь ли? Я тебе подарю погремушку, а ты уж похлопочи, чтобы у людей была ночь.
— Сыночек, — говорит сурукуку, — ног-то у меня нет. Нацепи-ка ты, пожалуй, эту погремушку мне на хвост, но так, чтобы я его могла поднимать в случае надобности.
С тех пор, когда змея сердится, она шуршит хвостом, вот так: шу-шу-шу, — это она предостерегает прохожего.
И все же сурукуку не отдала ночь Уаньяму.
Тогда решил он раздобыть яду — может, сурукуку на него польстится.
И правда — как услыхала сурукуку про яд, так сразу по-другому заговорила:
— Так и быть, отдам я тебе ночь, больно уж яд мне нужен.
Уложила она ночь в корзинку и отдала Уаньяму.
Люди его племени увидели, что он выходит с корзинкой от сурукуку, сразу побежали ему навстречу и стали спрашивать:
— Ты в самом деле несешь нам ночь, Уаньям?
— Несу, несу, — отвечал им Уаньям, — только сурукуку не велела мне открывать корзинку раньше, чем я доберусь до дому.
Но товарищи Уаньяма так его стали упрашивать, что в конце концов он сдался на их уговоры и открыл корзинку.
Выпорхнула оттуда ночь, первая ночь на земле, и наступила кромешная тьма.
Испугались темноты люди племени мауэ, закричали и бросились бежать вслепую кто куда.
А Уаньям остался один-одинешенек среди сплошного мрака и тоже закричал:
— Где же луна, кто ее проглотил?
Тут все родичи сурукуку: змея жарарака, скорпион и стоножка, поделившие яд между собой, окружили Уаньяма, и сестра сурукуку, жарарака, больно ужалила его в ногу.
Догадался Уаньям, что это жарарака его ужалила, и закричал:
— Я узнал тебя, жарарака! Погоди, мои товарищи тебе отомстят за меня!
Тогда все змеиное семейство набросилось на Уаньяма; только кутимбойя, которую змеи обделили ядом за скверный нрав, не могла кусаться; она и теперь не трогает людей племени мауэ.
Умер Уаньям от укуса жарараки, но его друг натер мертвое тело настоем из целебных листьев и оживил Уаньяма.
И тот снова отправился к хижине сурукуку.
Теперь он хотел получить от нее длинную ночь, потому что первая была слишком коротка.
А в уплату он понес сурукуку много-много змеиного яда.
И сурукуку собрала всю грязь на земле и смешала ее с соком женипапы[125], чтобы ночь была почернее.
Так появилась длинная ночь.
И потому так часто по ночам нас мучают ломота в костях и горечь во рту.
Вот вам история о том, как Уаньям раздобыл ночь для людей племени мауэ.
Улицы Камагуэя[126] очень запутанны. И каждая извивается, как змея. Ни одной прямой нету. Этот древний город похож на лабиринт. Если вы спросите кого-нибудь из местных жителей, чем это объясняется, вам расскажут следующее.
Когда закладывали Камагуэй, его основатели, а все они были скотоводами, пригнали сюда стадо бычков. Начали спорить о планировке будущего города. В это время шли дожди, земля размокла и превратилась в грязное месиво. И вот один человек предложил согнать всех бычков на поляну и несколько раз выстрелить в воздух. Животные испугаются, побегут, и на мокрой земле останутся следы. Они и покажут направление будущих улиц. Так и сделали. Было дано несколько выстрелов, бычки бросились врассыпную и наметили своими копытами расположение улиц Камагуэя. Поэтому они так перепутаны.
А если вы спросите камагуэйца, почему же улица Сальсипуэдес имеет всего полтора квартала и кончается тупиком, упираясь в стену дома, он ответит:
— Да потому, что у этого бычка было больное сердце: он пробежал совсем немного, упал и умер от страха.
Это рассказ о том, как пляж Кохимар получил свое название.
Как-то раз один веселый негр вместе с приятелем отправился на прогулку в окрестности Гаваны. Через некоторое время повстречался им знакомый галисиец[128]. Зашагали они дальше втроем и вскоре добрались до того места, которое сейчас называется пляж Кохимар. Побродили парни по пляжу, и вдруг галисийцу вздумалось показать друзьям, какой он отличный пловец.
— Послушай-ка, — сказал он негру, — давай искупаемся, поплаваем малость, а?
— С удовольствием. Искупаться всегда приятно!
— Так пошли!
Они мигом разделись и поплыли.
— Посмотри-ка, — воскликнул негр, — видишь маргаритку, вон там, высоко-высоко над морем, посреди обрыва? Попробуй нырнуть с вершины утеса и сорвать ее на лету! Идет?
Галисиец недолго думая вскарабкался на утес, прыгнул и на лету сорвал цветок.
— Браво! Браво! — закричали приятели.
Вокруг них сейчас же собралась большая толпа, и негр рассказал о подвиге галисийца.
