Едут они день, едут второй, вот и третий день на исходе.
Чуть живые кони, чуть живые люди.
Храбрые воины приуныли, головы повесили. Кони еле бредут, об острые камни спотыкаются.
А солнце палит, горячий ветер в лицо тучи песка метет.
Воды! Воды! В ней спасение!
А тут ни речки, ни озерца, ни самого что ни на есть маленького родничка.
Делать нечего, пришлось остановиться — дальше ехать невмоготу. Не погибли на войне от вражеской сабли, знать, от жажды погибнуть суждено. Упали воины на землю, лежат, не шелохнутся, точно мертвые.
Кони головы понурили, дышат с присвистом.
Вот посылает рыцарь одного воина воду искать — тот ни с чем возвращается. Посылает другого — опять ни с чем! Восемь раз посылал, восемь раз воины без воды возвращались, а на девятый он сам пошел. «Может, — думает, — мне посчастливится».
Только взошел он на песчаный холм, свежестью, прохладой повеяло.
Смотрит — колодец внизу! До краев водой полон, а поверху золотой ковшик плавает.
Хочет рыцарь ковшиком воду зачерпнуть, а ковшик ускользает, в руки не дается.
Раз попробовал, другой, третий — не дается ковшик в руки, да и только!
«Ладно, — думает рыцарь, — без ковшика обойдусь».
Снял с головы шлем и над срубом наклонился. А кудри по плечам рассыпались и в воду упали.
Пьет рыцарь, пьет, никак не напьется. Наконец утолил жажду и чует: возвращается к нему прежняя сила.
Теперь дружину позвать надо.
Хочет рыцарь уста от воды оторвать, голову поднять, плечи расправить, да не тут-то было!
Словно держит его кто-то крепко за волосы и вниз тянет.
Ухватился он двумя руками за колодезный сруб, коленками уперся и голову над водой приподнял. Приподнял — и от ужаса обомлел.
Из колодца, глаза в глаза, чудище на него глядит: голова жабья с бадью, рот от уха до уха, глазищи как лукошки, вместо рук — клешни рачьи.
Вот этими-то клешнями и вцепилось чудище рыцарю в волосы, держит и не пускает.
— Пусти! — взмолился рыцарь.
— Ква-ква-ква! — засмеялось чудище. — Ишь чего захотел! Так легко от меня не отделаешься. Я давно тебя тут поджидаю. Ты мою воду пил, теперь плати.
— Говори, кто ты таков и чем тебе за воду заплатить?
Высунулось чудище из колодца наполовину — рыжая бородища раскинулась по воде, точно ржавые водоросли, каждый волосок поодиночке шевелится.
— Я — Кощей Меднобородый, владыка подземного царства. Отдай мне, чего дома не знаешь.
Призадумался рыцарь:
«Чего бы это я дома не знал? Кажется, все знаю. Может, из столицы мешок серебра прислали или кошель золотых? Не до денег сейчас, надо свою жизнь спасать, дружину из беды выручать».
Взял да и согласился.
— Отпусти меня, — говорит, — сделай милость. Отдам тебе, чего дома не знаю.
— Ква-ква-ква, вижу, ты человек сговорчивый. Дай мне перстень в залог, тогда отпущу.
Снимает рыцарь с пальца золотой перстень, а на перстне герб родовой — три серебряных звезды в изумрудном поле, — и протягивает Меднобородому.
Чудище перстень в жабью пасть хватает и говорит:
— Пока перстень у меня, ты мой должник.
Сказало и выпустило из клешней кудри рыцаря.
— Дозволь и дружине моей напиться из твоего колодца, — просит рыцарь.
— Пейте на здоровье, ква-ква-ква! — заквакала жаба и исчезла в колодце.
Разгладилась вода, а золотого ковшика как не бывало.
От воды прохладой и свежестью веет, весело поблескивает она на солнце.
Рыцарь обернулся и крикнул зычным голосом:
— Вода! Вода!
Заслышав волшебное слово, вскочили воины на ноги — откуда только сила взялась! — и к колодцу. Сами напились и коней напоили.
И в путь пустились. На другой день к вечеру подъезжают к замку.
А их с дозорной башни еще издали заметили.
Народ к воротам бежит: «Едут! Едут!»
Барабаны застучали, трубы затрубили, все ворота настежь распахнулись, все мосты опустились, знамена развернулись.
Спешат слуги навстречу победителям с хлебом-солью.
Отроки в два ряда выстроились, горящие факелы держат.
За ними простой люд толпится.
А на крыльце жена рыцаря в кругу придворных дам сидит и держит на коленях в пуховом одеяльце дочку, что неделю назад народилась.
Въехали воины во двор. Народ цветы под копыта коней бросает. Рыцарь спешился и по цветам к жене бежит.
— Муж дорогой, у нас дочка народилась! — говорит ему жена, а сама от радости так и светится.
Остановился рыцарь как вкопанный, пошатнулся, закрыл лицо руками и заплакал.
Смолкли гомон и шум. Тихо сделалось, будто вокруг ни души.
Только плач рыцаря в тишине слышится.
«Что такое? — дивится народ. — Видно, с горя, что не сын, а девчонка…»
Отчего храбрый рыцарь горько так плачет, никому невдомек. Ведь только он страшную правду знает. Только он видел, как из колодца жабья пасть выглядывала, как рыжая бородища, точно водоросль, по воде плавала, а рачьи клешни в волосы вцепились и держали крепко, не отпускали. Только он свое обещание помнит:
«Отдам тебе, чего дома не знаю».
Назвали девочку Радуней — ведь она радость в дом принесла.
Плывут по небу облака, струится вода в речке, дни за днями бегут.
Вот Радуня уж на ножки встала, по комнате семенит. А вот и по дорожкам садовым бегает. А там и шерсть мотать помогает матери, с отцом в поле скачет на коне.
Лет с десяток прошло, и Радуня победителей на турнирах награждает и краснеет, как маков цвет, когда рыцарь перед ней на колено опускается.
Вошла Радуня в лета, помолвили ее с рыцарем по имени Радослав.
Назавтра свадьба. В замок гости съехались.
А нынче девичник. В последний раз веселится невеста со своими подружками.
Завтра косу ей расплетут, чепец наденут и среди женщин посадят. Не плясать ей больше, не веселиться с подружками.
На кухне варят-жарят, свадебный пир готовят.
А в особой горнице тетка Радуни с помощницами-каравайницами каравай месит. Месят они тесто, а сами пляшут, песни поют, смеются, шутят.
Потому примета есть: если весело караваю в квашне, если радостно караваю в печи — вся жизнь молодой в радости и веселье пройдет.
Вдруг у ворот шум да крик. Музыка играет, кони ржут, кнуты щелкают — это дружина Радослава за невестой приехала.
Подружки бросили венки плести, перестали петь, плясать, к воротам бегут.
И как древний обычай велит, Радослава от ворот прогоняют. Не хотят ему Радуню отдавать.
Дружки жениха за воротами поют:
