И, во прах склонясь главой,Горько плачет Теодора,Кудри по полу легли;Завтра день его позора,Завтра с горестной землиМилый друг ее умчится;Не слезой горячей к нейОн в последнее простится —Жаркой кровию своей!3Уж редеет сумрак хладный,Уж поднялся эшафот,И кругом толпою жаднойСобирается народ.Час настал. С своей женоюК башне подошел баронИ могучею рукоюУж замка коснулся он.Вдруг с окна над ним слетелоЧто-то. — Ах! — и уж в пылиДва разбитых мертвых телаБлиз дверей тюрьмы легли.4Там, в капелле, под горою,За решеткой золотой,Спит под мраморной плитоюРауфенбах с своей женой.Любо черни на просторе,Что толпе любви закон?Душно в гробе ТеодореСпать с немилым; где же он?Холм песчаный за рекоюЛег над избранным твоим.Всё там тихо, — лишь зареюВорон каркает над ним.
1840
Удавленник
Ужин сняли. Слава богу,Что собрались как-нибудь.Ну, присядем на дорогу,Да и с богом в дальний путь.Вот уж месяц вполовинуПоказался, — не поздай;Только слушай: ты долинуЗа кладбищем объезжай!Речь давно об ней ведется:Там удавленник зарыт.Только полночь — он проснетсяИ проезжих сторожит.Как огни, у исполинаСветят страшные глаза;На макушке, как щетина,Поднялися волоса;С шеей, петлею обвитой,Как котел он посинел,Зубы кровию облиты,И язык окостенел.Самому мне с ним возитьсяДовелось лет пять назад;И теперь — когда, случится,Вспомнишь ночью — и не рад!