Когда не так казалась жизнь пуста, —И просятся октавы на уста.
2
Я был студентом. Жили мы вдвоемС товарищем московским в антресолеРодителей его. Их старый домСтоял близ сада, на Девичьем поле.Нас старики любили и во всёмПредоставляли жить по нашей воле —Лишь наверху; когда ж сходили вниз,Быть скромными — таков наш был девиз.
3
Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехиНас удручали. Он долбил тетрадкиДа Гегеля читал; а я стихиКропал; стихи не выходили гладки.Но, боже мой, как много чепухиБолтали мы; как нам казались сладкиПоэты, нас затронувшие, все:И Лермонтов, и Байрон, и Мюссе.
4
И был ли я рассеян от природы,Или застенчив, не могу сказать,Но к женщинам не льнул я в эти годы,Его ж и Гегель сам не мог унять;Чуть женщины лишь не совсем уроды, —Глядишь, влюблен, уже влюблен опять.На лекции идем — бранюсь я вволю,А он вприпрыжку по пустому полю.
5
По праздникам езжали к старикамРазличные почтительные лицаИз сослуживцев старых и их дам,Бывала также томная девицаИз институтских — по ее словам,Был Ламартин всех ярче, как денница, —Две девочки — и ту, что побледней,Звала хозяйка крестницей своей.
6
Свершали годы свой обычный круг,Гамлет-Мочалов сотрясал нас бурно,На фортепьянах игрывал мой друг,Певала Лиза — и подчас недурно —И уходила под вечер. — Но вдругСудьбы встряхнулась роковая урна.«Вы слышали? А я от них самих.Ведь к Лизаньке присватался жених!»
7
«Не говорят худого про него.С имением, хоть небольшого чину;У генерала служит своего,Ведет себя как должно дворянину:Ни гадких карт, ни прочего чего.Серебряную подарю корзинуЯ ей свою большую. — Что ж мне дать?Я крестная, а не родная мать».
8
Жених! жених! Коляска под крыльцом.Отец и дочка входят с офицером. —Не вышел ростом, не красив лицом,Но мог бы быть товарищам примером:Весь раздушон, хохол торчит вихром,Торчат усы изысканным манером,И воротник как жар, и белый кант,И сахара белее аксельбант.