— Здравствуйте, мистер Гомболт. Входите.
— Здравствуйте, Раф, — сказал полицейский. — Кто заболел?
— Бадди. Поскользнулся днем и попал ногой в дробилку.
— Сильно поранился?
— Кажется, да. Поэтому и в город не повезли, а врача позвали. Кровь не могли остановить.
— Обидно, — сказал полицейский. — Это мистер Пирсон. — Взгляд хозяина задержался на следователе: карие глаза на загорелом лице глядели спокойно, даже вежливо, и хотя в руке его чувствовалась сила, пожатие было очень вялым, очень холодным. Полицейский продолжал: — Из Джексона. С призывного пункта. — Потом он добавил — и следователь не услышал никакой перемены в голосе: — У него ордер на арест ребят.
И в хозяине следователь не заметил никакой перемены. Только вялая, жесткая рука выскользнула из его пальцев, и спокойное лицо повернулось к полицейскому.
— Мы что же, войну объявили?
— Нет, — ответил полицейский.
— Не в этом дело, мистер Макколлем, — вмешался следователь. — От них всего-навсего требовалось встать на военный учет. В этот раз их номера могли и не выпасть при жеребьевке, и по закону больших чисел скорей всего не выпали бы. Но они отказались или, во всяком случае, не удосужились встать на учет.
— Понятно, — сказал Макколлем. На следователя он больше не смотрел. Следователь даже не был уверен, что он смотрит на полицейского, хотя и разговаривает с ним:
— Хотите зайти к Бадди? У него сейчас врач.
— Постойте, — вмешался следователь. — Мне очень жаль, что с вашим братом случилось несчастье, но я…
Старик-полицейский взглянул на него, нахмурив седые косматые брови, и в его вежливом, но слегка раздраженном взгляде следователь уловил что-то общее с первым беглым взглядом Макколлема. Следователь был отнюдь не глуп и понимал уже, что дела здесь обстоят не совсем так, как он ожидал. Но он несколько лет прослужил в Управлении чрезвычайной помощи, имея дело почти исключительно с деревенскими, а потому все еще был убежден, что прекрасно их знает. И теперь, глядя на старого полицейского, он подумал: «Да. Того же поля ягода, несмотря на пост, власть и ответственность, которые должны были бы сделать его другим. И еще раз подумал: Ну и народ! Ну и народ!»
— Мне надо успеть на ночной поезд в Джексон, — сказал он. — Билеты уже заказаны. Предъявите ордер, и мы…
— Пойдемте, — сказал старик. — Времени у нас вдоволь.
И следователь пошел за ним — ничего другого ему не оставалось — кипя и негодуя, пытаясь за эти несколько шагов по передней овладеть собой, чтобы овладеть ходом событий; понимая, что ответственность за ход событий лежит на нем, и если их отъезд вместе с арестованными должен быть ускорен, ускорить его может только он, а не старый полицейский. Да, он не ошибся. Дряхлый слуга закона был не только по сути одним из них: стоило ему переступить порог этого дома, и в нем сразу же пробудилась врожденная, исконная расхлябанность и безответственность. Следователь прошел за ним через переднюю прямо в спальню; там он огляделся не только с изумлением, но и с каким-то страхом. Комната была большая, с голым некрашеным полом, и, не считая кровати, вся обстановка состояла из пары стульев и еще какой-то старомодной вещи. Однако следователю показалось, что комната битком набита людьми, такими же громадными, как человек, который их встретил, — даже стены вот-вот не выдержат, раздадутся. Причем люди эти вовсе не были крупными, рослыми, и дело было не в их энергии или избытке жизненных сил, потому что они не издавали ни звука, и только смотрели на него, безмолвно повернув к нему лица, отмеченные печатью родства: худой, почти тщедушный старик лет семидесяти, чуть повыше других; второй старик, тоже седой, но в остальном — копия того, кто их встретил у входа; третий — примерно ровесник того, кто их встретил, но с более болезненным лицом и трагическим, мрачным диковатым выражением таких же карих глаз; два совершенно неразличимых синеглазых паренька, и, наконец, синеглазый человек на кровати, над которым склонился врач — обыкновенный городской врач в опрятном городском костюме, — и все эти люди молча повернулись, чтобы посмотреть на них с полицейским, когда они вошли в комнату. А он, увидев за спиной у доктора разрезанную штанину человека, лежащего на кровати, голую окровавленную, искромсанную ногу, почувствовал дурноту и замер в дверях под этими спокойными, твердыми взглядами. Полицейский тем временем подошел к человеку, который лежал на кровати и курил глиняную трубку; рядом с ним на столике стояла старинная оплетенная бутыль, в каких дед следователя держал виски.
— Да, Бадди, — сказал полицейский. — Плохо дело.
— Сам виноват, черт бы меня подрал, — сказал человек на кровати. — Сколько раз меня Стюарт предупреждал насчет этой рамы.
— Верно, — подтвердил второй старик.
Остальные по-прежнему молчали. Они все так же спокойно, упорно глядели на следователя, пока полицейский, полуобернувшись, не сказал:
— Это — мистер Пирсон из Джексона. У него ордер на арест ребят.
Тогда человек на кровати спросил:
— За что?
— Да все из-за воинской повинности, Бадди.
— Мы сейчас не воюем, — сказал человек на кровати.
— Верно, — подтвердил полицейский, — да вот закон этот новый.[47] Не встали на учет.
— Что вы хотите с ними делать?
— Ордер на арест, Бадди, по всей форме.
— Значит, тюрьма?
— Ордер на арест, — повторил старый полицейский.
Следователь заметил, что человек на кровати наблюдает за ним, мерно попыхивая трубкой.
— Налей мне виски, Джексон, — сказал он.
— Не надо, — возразил врач. — Он и так слишком много выпил.
— Налей мне виски, Джексон, — сказал человек на кровати. Он мерно попыхивал трубкой, глядя на следователя. — Вас правительство послало? — спросил он.
— Да, — ответил следователь. — Надо было встать на военный учет. Это пока все, что от них требовалось. А они… — Голос его замер, семь пар глаз смотрели на него, человек на кровати мерно попыхивал трубкой.
— Никуда бы мы не делись, — сказал человек на кровати. — Мы бежать не собирались. — Он повернул голову. Парни стояли рядом, у него в ногах. — Анс, Люций, — сказал он.
Следователю показалось, что они ответили как один:
— Да, отец?
— Этот джентльмен ехал из самого Джексона, чтобы сказать вам, что правительство вас ждет. По- моему, быстрее всего вам завербоваться в Мемфисе. Ступайте наверх, соберите вещи.
Следователь встрепенулся, сделал шаг вперед.
— Постойте, — крикнул он.
Но его опередил самый старший, Джексон. Он тоже сказал: «Постойте», и теперь они смотрели не на следователя. Все смотрели на врача.
— Так что с ногой? — спросил Джексон.
— Вы же видите, — сказал врач. — Он ее уже почти ампутировал. Тянуть больше нельзя. И везти его невозможно. Мне понадобится помощь медицинской сестры и эфир — если он, конечно, выдержит наркоз после такого количества виски. Кто-нибудь из вас съездит в город на моей машине. Я позвоню…
— Эфир? — спросил человек на кровати. — Зачем? Вы же говорите, что ее и так почти нет. Еще стаканчик-другой виски да наточить получше секач Джексона, и я бы ее сам отрезал. Давайте. Кончайте с ней.
— Такой боли вы больше не выдержите, — сказал доктор. — Это в вас хмель говорит.
