Продолжая свои сопоставления персонажей ПВЛ и северных былин, С. Горюнков вслед за обоснованным и многообещающим отождествлением прототипа Игоря со Святогором предлагает в былинные прототипы для Ольги и Святослава бабу-богатырку Латыгорку и ее сына Сокольника. Вслед за Ф. Буслаевым он объясняет «Латыгорку» как изначальную «латгалку», то есть выходку из племени латгалов, латыголы по-древнерусски, предков современных латышей. Действительно, о Балтийском море, крае янтаря, говорит в былине как о месте своего рождения сам Сокольник: «От моря я от Студеного, от камня я от Латыря, от той от бабы от Латыгорки…» Конечно, Латвия — не совсем Псков, Из-борск или те же Выбуты. Даже (какой ужас!) вообще не Россия, но неподалеку, в планетарных масштабах совсем близко. Можно, не вдаваясь в детали, сойтись на северном прибалтийском происхождении Ольги, неважно латгальском или кривичском. (В конце концов непросто сказать, кем кривичи, в том числе так называемые псковские кривичи, были в IX веке больше, славянами или балтами.) Интрига сопоставления Ольги с Латыгоркой не в этом, а в том, что в былинах отцом Сокольника оказывается не кто иной, как сам Илья Муромец. Далее Горюнков, полагая Святогора прототипом Игоря, обращает внимание на тот факт, что былинная супруга Святогора изменяет ему с тем же Ильей. И вроде бы все ладится: Латыгорка — неверная жена Святогора, Илья Муромец — ее любовник, а Сокольник — плод короткой богатырской любви. Просто и понятно.
В эту канву неплохо вплетается предначертанность брака Игоря и Ольги в некоторых летописях. Былинному Святогору судьбой предназначена невеста, женитьбы на которой богатырь любой ценой, включая попытку убийства суженой, тщетно пытается избежать. Похожим образом юный княжич Игорь случайно встречает будущую супругу, но женятся они много-много лет спустя (из-за чего Ольга вынуждена рожать в пенсионном возрасте!). ПВЛ к тому же между строк создает впечатление, что Игорь надевает на себя узы Гименея не по доброй воле, а по указке Вещего Олега.
Но, хотя параллели между былинным Святогором и летописным Игорем способны что-то как-то прояснить, вопросы все же остаются. Во-первых, как ни верти, в былинах жизненные пути Латыгорки и Святогора не пересекаются. Латыгорка, поленица и царица, ни в одной былине не предстает женой Святогора, а жена Святогора, в свою очередь, — царицей или богатыркой. Скорее наоборот, ведь Святогор постоянно возит свою склонную к изменам, но миниатюрную женушку с собой в ларце. А поленица Латыгорка на равных борется с самим Ильей Муромцем и, как можно понять из былин, в конце концов капитулирует, признав не столько богатырскую, сколько мужскую силу супротивника. Во-вторых, в былинах Илья Муромец ненароком губит своего внебрачного сына Сокольника, иногда под его горячую руку попадается и его бывшая возлюбленная Латыгорка, но иногда та принимает смерть от сыновней руки. Поэтому, исходя из былинных сюжетов, разобраться в сложных семейных отношениях Святогора, Латыгорки и Сокольника, то есть предположительно Игоря, Ольги и Святослава, без Ильи Муромца не представляется возможным.
Поисками изначального прототипа первейшего из русских богатырей занимались многие исследователи фольклора. В отличие от богатыря «номер два» киевского былинного цикла — Добрыни Никитича, — чей исходный прототип, что называется, лежал на поверхности и давно идентифицирован, с Ильей Муромцем дело не заладилось. Какого-либо общепринятого решения проблемы нет и поныне. Однако результаты двух исследований, Н. Филина[41] и С. Горюнкова[42], возможно дают нам шанс немного продвинуться в решении богатырской загадки.
Исследуя самые ранние источники, имеющие отношение к Илье Муромцу, Н. Филин причисляет к ним германский эпос XIII века[43]: «Имя Ильи-Илиаса из Руси встречается в южно-немецкой поэме ломбардского цикла «Ортнит», записанной в первой половине XIII в. и северогерманской саге о Тидреке (Дитрихе) Бернском, записанной в Норвегии в середине XIII в.».
В поэме «Ортнит» Илиас из Руси — дядя и наставник короля Ортнита, правителя Гарды в Ломбардии. Здесь сразу привлекает внимание название государства — Гарда. Хотя действие поэмы происходит там, где та была сочинена, в Ломбардии, хочется думать, что оно имеет прямое отношение к какой-то гарде (полюдью), то есть части древней Руси. К имени ее правителя Ортнита мы еще вернемся, а пока сосредоточим внимание на имени его дяди и наставника. М. Халанский производил имя «Илиас», которое также встречается в вариантах «Илигас» и «Элигаст», от древнерусского имени «Олег» или скандинавского Helgi. Таким образом, по линии Илигас-Элигаст имеются завязки, с одной стороны, с Ильей Муромцем, а с другой, с неким русским ольгом (helgi), который, однако, в поэме не правитель Гарды, коим он должен был бы быть, а его дядя и наставник — роль, близкая роли Вещего Олега ПВЛ по отношению к Игорю. Однако ввиду мифичности летописного Олега и отсутствия реальных сведений о молодых годах Игоря, есть все основания предположить, что история их взаимоотношений в ПВЛ — это отражение с переносом в прошлое действительных отношений Владимира Крестителя с его «дядькой» и дядей по материнской линии Добрыней.
Из-за таких хитросплетений возникает некоторая путаница между, во-первых, правителем-ольгом и его «дядькой», и, во-вторых, прототипами Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Впрочем, ничего страшного в этом нет. Как замечает Филин, исследователи германской поэмы сходятся во мнении, что «предания об Илиасе Русском попали в немецкий эпос из русских эпических песен». При заимствовании чужого фольклора вполне возможно некоторое смещение и смешение функций его героев, но, тем не менее, факт смешения ролей Ильи Муромца и Добрыни Никитича мы для себя возьмем на заметку. Также необходимо отметить неожиданную и важную для нас наводку германского эпоса на связь русских ольгов с Крымом: «в основе преданий об Илиасе Русском лежали древнерусские предания о походах русов в Тавриду (Крым)».
В другом сюжете, скандинавской саге о Тидреке Бернском, Илиас уже не дядя, а сын русского князя Гертнита от наложницы. Отметим, что тут уже речь идет не о правителе гарды (хотя, возможно, «гарда» еще оставила свой след в изменении первого компонента имени правителя «Орт-» на «Герт-»), а конкретно русском князе. В саге статус Илиаса как незаконнорожденного княжеского сына тот же, что у Владимира Крестителя в ПВЛ. Но и тут не обходится без путаницы: в саге у Гертнита имеется другой сын как раз по имени Вальдемар, однако он, в отличие от Владимира ПВЛ, не бастард, а вовсе даже законный наследник. В качестве такового Вальдемар получает в наследство от отца Русь и Польшу, а Илье достается… Греция. По ходу действия саги предводитель гуннов Аттила в союзе с Тидреком завоевывает Русь и отдает ее в управление Илье. Сюжет, конечно, выдуман — все его главные действующие лица жили в разных столетиях и потому в жизни никогда не встречались. Если в саге есть хоть какая-то историческая подоснова, а под «Грецией» понимать все тот же Крым, то, вроде, получается, что владевший этой «Грецией» (Крымом?) Илиас (ольг?) в конце концов получает «в подарок» от какого-то иноземного завоевателя в свое владение всю Русь. В качестве одной из возможных интерпретаций сюжета саги можно предложить, например, такое развитие событий: некому владевшему крымской гардой русскому ольгу удается распространить свою власть на то, что впоследствии станет Киевской Русью.
Сам факт упоминания Ильи в германском эпосе интересен, но мало помогает нам в разрешении проблем треугольника «Святогор — Латыгорка — Илья Муромец» отечественных былин. Чуть дальше позволяют продвинуться более поздние документы.
Согласно А. Кузьмину, ««Хроника всего света» Мартина Вельского и Хронограф Западнорусской редакции… сообщают о Моравской империи, включавшей в IX в. земли русского государства: «Святоплуг, моравский король… в то время держал русские земли»» а «чешская хроника Пулкавы конца XIV в. включает в состав Моравии времен Святополка «Полонию и Русию»». Что стоит за этими сведениями? Какие-то самые западные земли будущей Киевской Руси могли непосредственно входить в Великоморавское государство (в западноевропейской исторической традиции Великая Моравия числится империей), а какие-то не самые западные — находиться под его государственным патронатом и духовно-культурным влиянием. Когда Великая Моравия приказала долго жить, эти ее отдаленные окраины и находившиеся под патронатом соседние области как эстафету переняли традиции государственности у своего бывшего патрона и образовали собственные государства: Чехию, Польшу, Хорватию, Словению — все христианские и все со славянским языком Кирилла и Мефодия в качестве государственного.
Названные вновь образовавшиеся славянские государства окружили бывшую «метрополию» —
