времени их писательских трудов, то есть к XI–XII векам, все границы между готами и скандинавами, русью и чудью, давно стерлись, а сами эти компоненты начальной руси перепутались настолько, что авторы ПВЛ сочли за благо разрубить этот узел переносом этникона «русь» на неких мифических «полян», то есть обитателей Киевщины, а этникона «чудь» — на финоязычных аборигенов Новгородчины. В этой связи хочется привести еще одну справедливую ремарку С. Горюнкова: «Между прочим, именно «готский след» в древнерусской истории очень часто принимался и продолжает приниматься многими исследователями за «норманнский» («скандинавский»)». Вот только чтобы разобраться с этими «следами», нужен следопыт почище самого Натти Бампо!
Наделение Игоря и Ольги славянскими, а Изяслава и двух Мстиславов скандинавскими именами само по себе мало что меняет, но помогает отрешиться от безоговорочной веры сказкам ПВЛ и взглянуть другими глазами на события того времени.
Поднепровье наверняка в той или иной степени входило в сферу интересов и активности начальной руси. Родившись в Крыму в начале IX века, она поначалу ограничивала свою деятельность Крымом и его ближайшими окрестностями, в число которых не могло не войти соседнее Поднепровье. К началу X века начальная русь достигла такого уровня влияния на Черном море, что смогла заключить равноправный договор 911 года с Византией. Луже через год-другой мы ее видим на Каспии разоряющей его западное побережье от Дербента до устья Куры. Согласно аль-Масуди, флот руси поднялся от Керченского пролива вверх по Дону и с позволения хазарского кагана, которому была обещана половина добычи, переволокся на Волгу. Несмотря на неудачу похода 912–913 годов русь прижилась на Волге и начала активное освоение «великой русской реки» и пути «из варяг в хазары», который и прежде не был ей совсем незнаком. Не исключено, что именно по нему прошли в Крым те скандинавы, которые стали прародителями крымской руси на крымско-готском субстрате. Более того, поход 912–913 годов на Каспий тоже мог быть спровоцирован скандинавами, время от времени появлявшимися на пути «из варяг в хазары» и подпитывавшими пассионарными контингентами крымскую русь. Вследствие такой подпитки освоение русью Поволжья шло настолько успешно, что через какой-нибудь десяток лет Ибн Фадлан, встретившись с живыми представителями руси в Волжской Булгарии, уже посчитал русь местным приволжским народом.
Очередным пассионарным толчком для крымской руси могла стать в конце 30-х годов X века инъекция скандинавов во главе с Игорем, на сей раз сильно разбавленных приильменскими славянами. Этот толчок, подкрепленный изрядной пришедшей с севера военной силой, подвигнул крымскую русь на авантюрное нападение на Самкерц, повлекшее за собой войну с Хазарским каганатом, а затем и Византией. Все это кончилось катастрофическим разгромом, разбродом и по существу концом крымской руси. Одна ее часть, как мы уже видели, в районе 940 года ушла в поисках нового места обитания в Моравию с каким-то ольгом, известным нам из чешских хроник как Олег Моравский. Другая часть попыталась закрепиться в Закавказье, выбрав для этого столицу Аррана город Бердаа.
Историки с удивлением отмечали в качестве отличительной особенности того предприятия 943–945 годов то, что на сей раз русь не совершала очередное грабительское нападение, как повсеместно делала это раньше, а пришла в Бердаа с мирными намерениями осесть там навсегда. Правда, осесть и править. Но на таких условиях мирно договориться с местным мусульманским населением не удалось, и в итоге на новом поприще русь потерпела полную неудачу. Однако сам факт симптоматичен. Внутри руси уже вызрело понимание того, что стать властелинами какого-либо, пусть даже небольшого, государственного образования, такого, например, как закавказский Арран, гораздо удобнее, чем продолжать жить грабежом и разбоем. Еще бы! Те же или даже ббльшие блага можно получать на регулярной основе с гораздо меньшими хлопотами и опасностями. Надо полагать, действенным стимулом к такому пониманию стала эволюция западного викинга, давшего живые примеры Хроль-ва Пешехода, Харальда Синезубого и подобных им норманнских конунгов, превратившихся в герцогов и королей.
Как и всякому новому, этому вызревавшему и проникавшему в сознание все большего числа варягов руси пониманию приходилось преодолевать сопротивление тех, кто продолжал держаться старых традиций, верований и образа жизни. Отчаянную попытку возродить Крымскую Русь и связанные с ней старые традиции варяжества начальной руси предпринял Святослав — последний каган-варяг рода русского. Но его болгарское фиаско окончательно поставило крест не только на Крымской Руси, но и на самой идее русского варяжества. Уже следующее поколение каганов рода русского предстает пред нами типичными правителями средневековых государств. Это справедливо даже в отношении рудимента Крымской Руси — Тмутараканского княжества[84] и его правителя Мстислава Удалого. Более других детей унаследовавший от своего отца (деда по версии ПВЛ) Святослава варяжский дух и авантюристичный характер, он тоже большую часть жизни провел в походах и сражениях. Но это уже не лихие разбойничьи рейды, не безрассудная месть и не битвы ради самих битв. Мстислав предстает перед нами в первую очередь как средневековый удельный князь, военные акции которого имеют вполне прагматическую цель расширения своих владений. Поэтому за Мстиславом не числится ни рейдов на Константинополь, ни походов в Болгарию или Моравию. Жертвами его военной активности становились только ближайшие соседи — касоги, арранцы и, наконец, приднепровские северяне.
ПОСЛЕДНИЕ КАГАНЫ, ПЕРВЫЕ КНЯЗЬЯ?
Рахоноу Рос ис Кеосарии…
Если русь начала X века уже могла совершать рейды на Каспий по Дону и Волге, то логично предположить, что тем более не остались без ее внимания реки бассейна Черного моря. В первую очередь соседние с Крымом Дон и Днепр. Действительно, самые ранние найденные в Поднепровье византийские монеты отчеканены императором Михаилом III, время правления которого (842–867) всего на одно-два десятилетия отстоит от отмеченного Вертинскими анналами появления начальной руси в Европе. С другой стороны, археологически установлено, что самые ранние скандинавские следы в Киеве появляются только на рубеже IX–X веков. Делая выбор в рамках альтернативы, оставлены ли эти следы собственно скандинавами, спустившимися по Днепру с его верховьев из Гнездова, или начальной русью, поднявшейся вверх по Днепру из Черного моря, предпочтение безусловно следует отдать скандинавам. В их пользу говорят два соображения.
Во-первых, только что затронутый нами временной фактор. Начальная русь должна была бы появиться в Среднем Поднепровье и наследить там не в начале десятого, а никак не позже середины девятого века. С другой стороны, скандинавская экспансия на юг по путям «из варяг в хазары» и «из варяг в греки» археологически прослеживается как вполне последовательная. Она началась из Старой Ладоги в устье Волхова в первой половине IX века, к его середине скандинавы обосновались на верхней Волге и Рюриковом городище у истоков Волхова, во второй половине века они уже обжились в Гнездове в верховьях Днепра. Так что вполне естественным выглядит их появление в среднем течении Днепра и Киеве на рубеже следующего века. Ни раньше, ни позже.
Во-вторых, можно ли вообще соотносить «скандинавские следы» с крымской русью рубежа IX и X веков? Вряд ли у этой руси оставалось что-либо скандинавское кроме германского языка и приверженности мореходству как основе их варяжского, то есть купеческо-пиратского существования. Во всех доступных археологическому наблюдению бытовых аспектах начальная русь была уже народом не скандинавским, а причерноморским. Это хорошо видно из описания руси Ибн Фадланом и наглядно проявилось в написанном Львом Диаконом «портрете» Святослава.
Итак, следует ожидать, что начальная крымская русь посещала Среднее Поднепровье примерно с середины IX века. Не исключено, что именно ей мы обязаны византийскими монетами Михаила III в киевской земле. Также вероятно, что она имела в Среднем Поднепровье свои торговые фактории. Например, в Вышгороде и Шестовицах. Но все же не Поднепровье было объектом ее интересов в IX веке. Тогда молодой руси — народу, порожденному скандинавскими викингами и все еще до мозга костей
