вынужденным обращением молодой вдовы к своей, а может быть и мужниной тоже, родне за помощью в борьбе за киевское полюдье. Похоже, поездка оказалась результативной, и власть в Киеве в конечном счете захватили приглашенные Ольгой «находники» с севера, что ПВЛ отразила непрерывной чередой походов новгородцев совместно с варягами на Киевщину: сначала Аскольда с Диром, потом Вещего Олега, наконец Владимира и Ярослава.
КУКУШАТА ГНЕЗДА СВЯТОСЛАВОВА
У старинушки три сына:
старший умный был детина,
средний сын — и так, и сяк,
младший — вовсе был дурак.
У А. Членова в его хождении «по следам Добрыни» в неимоверном нагромождении фантастических несуразиц есть, в частности, и такая мелкая, однако настолько любопытная, что невозможно пройти мимо нее. Разумно отметая братьев Рюрика как фигуры вымышленные, Членов тем не менее традиционно сохраняет его самого в качестве реального персонажа истории Руси, но отказывает в знатности и называет варяжским авантюристом, безродным кондотьером, захватившим новгородский трон и узурпировавшим власть в Новгороде. Да и ладно бы. Ни в молчаливом отождествлении Рюрика Новгородского с Ререком Ютландским, ни в сочинении «биографии» мифического Рюрика, ни в изобретении «истории» не существовавшего в то время Новгорода Великого Членов отнюдь не первый. Да и наверняка не последний. Внимание привлекает другое. Членов неожиданно обвиняет Рюрика-Ререка в узурпации не только новгородского трона, но и «тронного имени, соразмерного княжеству новгородскому». Опустим тот ныне общеизвестный факт, что в Рюриковы времена никакого «княжества новгородского» в природе не было и его размеры соответственно — круглый ноль квадратных метров. Поговорим не о владениях, а об имени «узурпатора».
А. Членов убежден, что безродный авантюрист не мог иметь имя «Ререк», которое он переводит как «могучий славой» и считает присущим только конунгам и ярлам. Не берусь судить, какие имена давали родители детям в предвидении, что те вырастут безродными авантюристами, и присуще ли кондотьеру имя «Ререк», но сам перевод этого имени у Членова не совсем точен. На самом деле Ререк (Hrorekkr[72]) этимологизируется из древнескандинавского языка примерно как «славный повелитель» или «прославленный воитель» и в своем истинном значении действительно смотрится подходящим скорее конунгу, чем простолюдину. Так вот, любопытно то, что перевод Членова «могучий славой», не совсем точный для Ререка с древнескандинавского, оказывается практически точным «переводом» для… Святослава со смешанного готско-славянского. Дело в том, что готское слово
Наверное для читателя не лишним будет пояснить, что за зверь такой этот кеннинг. Всегда находящаяся под рукой палочка-выручалочка в таких вопросах, Википедия, разъясняет его так: «Кеннинг представляет собой описательное поэтическое выражение, состоящее как минимум из двух существительных и применяемое для замены обычного названия какого-либо предмета или персоны. Пример: «сын Одина» — Тор, «вепрь волн» — корабль, «волк пчел» (то есть Бе-овульф) — медведь», — добавляя к этому, что кеннинги характерны для скальдической поэзии. В более широком плане кеннинги — атрибут германского эпоса, непременный элемент этикета героического повествования. Если «Святослав» — это славянизированный германский кеннинг, то предлагаемое его значение «слава силы» как нельзя более подходит к привычному для нас образу его носителя.
Так мы вплотную подошли к чрезвычайно важному для истории древней Руси вопросу об именах Святослава и его детей по версии ПВЛ: почему у властителей руси с германскими, казалось бы, именами «Игорь» и «Ольга» один сын получает германское имя «Глеб»[74], а другой — славянское «Святослав», и у него из якобы трех сыновей двое тоже имеют славянские имена «Ярополк» и «Владимир», а третий — по-прежнему германское «Олег»?
Собственно, ответ на последний вопрос мы уже знаем. Не было у Святослава никакого сына по имени «Олег», как не существовало в то время и самого такого имени. Был некий древлянский правитель-ольг — потомок ольга руси, пришедшего «в Деревй» то ли из Крыма, то ли из Моравии, то ли еще откуда-то. Может быть, если следовать реконструкциям С. Горюнкова, его настоящее имя было «Малфред», как у всех правителей в его роду. Вряд ли он был сыном Святослава. В любом случае этот «Олег» не сыграл никакой роли в истории днепровской Руси. Поэтому авторы ПВЛ, не особо заморачиваясь, не стали придумывать ему ни имени, ни биографии и сразу убрали с исторической сцены руками Яро-полка. Во всем этом достойно интереса только одно. Здесь мы вновь сталкиваемся с ярким примером так называемого «опрокидывания» современности в прошлое сочинителями наших «летописей».
Суть этого незамысловатого приема заключается в том, что действующим лицам далекого прошлого, реальным, но про которых толком ничего не известно, а то и вовсе выдуманным, автор приписывает широко известные деяния своих современников. Так захваты Киева новгородцами сначала во второй половине X века при Ярополке (поход Владимира Крестителя), а затем в первой половине XI века при Святополке (поход Ярослава Мудрого) «опрокинулись в прошлое» мифическими походами IX века из Новгорода на Киев Аскольда с Диром и Вещего Олега. Точно так же череду братоубийств среди детей Владимира, произошедшую в XI веке фактически на их глазах, сочинители ПВЛ воспроизвели еще раз в прошлом аналогичными убийствами у изобретенных ими же детей Святослава[75]. В результате в ПВЛ Олега, якобы сына Святослава, губит его якобы брат Ярополк, а Ярополка, в свою очередь, убивает якобы брат того Владимир.
Можно предположить, что такой поворот событий был специально введен авторами ПВЛ в процессе «плетения сюжетов». С одной стороны, они конструировали историю Киевской Руси в соответствии с узаконенной веком ранее митрополитом Иларионом генеалогией царствующего дома, в которой у всех властителей Руси имелся один-единственный наследник. С другой стороны, они потихоньку приучали читателя к череде братоубийств, чтобы тому уже не казалось столь отвратительно противоестественной вакханалия резни среди многочисленных отпрысков крестителя Руси, которые, словно кукушата в чужом гнезде, методично и сноровисто выпихивали из гнезда, то бишь самого богатого киевского полюдья, по очереди всех братьев-соперников. И без колебаний приканчивали их, чтобы обезопасить свое царственное «гнездо» в будущем. Толкотня продолжалась, пока в «гнезде» не остался один-единственный «благоверный каган Ярослав-Георгий», последний в идеализированной илларионовой цепочке единственных и потому абсолютно легитимных наследников власти над Русью. Тут можно было бы провести параллель и с «Десятью негритятами» А. Кристи, если бы этот последний оставшийся в живых кукушонок подобно судье Уоргрейву лишил бы жизни и себя. Но Ярослав не последовал сюжету «Негритят». Не читал он детективов, да и револьвер отыскать ему было трудновато.
Исключив не существовавшего в природе сына Олега, мы остаемся один на один с загадкой появления в среде руси первых славянских имен — самого Святослава и записанных авторами ПВЛ ему в сыновья Ярополка и Владимира.
Если «Святослав» — имя от рождения, то дать его сыну могла только мать-славянка. Например, ольга Прекраса, она же великая княгиня Ольга ПВЛ, но мы так и не знаем, славянка ли она и, кроме того,
