Но, похоже, острие экспансии руси Игоря было направлено не на Северщину. То ли левобережье было до того обобрано хазарами, что не представляло интереса для руси, то ли спины Игоря и его дружинников еще чесались от хазарской плетки, и они не хотели вновь нарываться на конфликт с каганатом на подвластной тому территории. Как бы то ни было, Игорь отправился завоевывать менее привлекательное, но зато и независимое от Хазарии днепровское правобережье, подчинять гипотетическое Волынско-Древлянское государство Мала, и нашел смерть «в Деревах», имея в виду то ли Древлянскую землю, то ли две согнутые березы, то ли то и другое сразу. Если, конечно, его аппетиты не ограничились соседними «дервами» в Крыму.
Судя по намекам новгородских летописей, дело покорения приднепровских древлян и обложения их данью успешно завершил Свенельд. После завоевания Древлянской земли он устремился дальше за Южный Буг, а потом и за Днестр к Дунаю «примучивать» уличей и тиверцев. Но на самом деле, зная цену нашим летописям касательно того смутного времени, нельзя исключать возможность прямо противоположного хода событий. Если Свенельд действительно был воеводой Игоря, как утверждает ПВЛ, то более логично, чтобы он, уходя с Игорем из Крыма, вторгся в Древлянскую землю с юга. Тогда подчинившиеся ему территории новой лесостепной Руси ближе всего находились бы к черноморскому побережью и Дунаю, что, возможно, и предопределило присоединение Свенельда к войску Святослава, плывшего из Крыма в Болгарию. Под таким углом зрения для Свенельда болгарская капания была по существу продолжением военной активности по расширению его гарды. В своем продвижении на запад он присоединился к Святославу, причем, похоже, не в качестве подчиненного «воеводы», а самостоятельного независимого союзника. Болгарская кампания оказалась неудачной. Ничего Свенельд в Болгарии не навоевал, ничего не добыл. По версии ПВЛ, он совместно со Святославом подписал со стороны руси навязанный ей византийским императором Цимисхием меморандум 971 года, по существу акт о капитуляции. А византийские хронисты, Лев Диакон и Иоанн Скилица, и вовсе утверждают, что второй или третий по значимости после Святослава предводитель руси — то ли Сфенкел, то ли Сфангел, что очень похоже на Свенельда ПВЛ, — сложил свои косточки в болгарской земле.
Если вопреки обыкновению ПВЛ ближе к правде, чем византийские ученые мужи, и Свенельд все же не погиб под Доростолом, а выжил и ушел со Святославом и остатками своего войска восвояси, то стоит обратить внимание на такой интересный нюанс. В ПВЛ пути Святослава и Свенельда домой разделились в устье Днепра. Святослав после голодной зимовки на Белобережье поплыл вверх по реке, попал на порогах в печенежскую засаду и был убит, а Свенельд сразу пошел на конях посуху и якобы благополучно прибыл в Киев. Его печенеги почему-то не тронули. Эта «размолвка» князя со своим воеводой послужила историкам поводом для разных домыслов вплоть до обвинения Свенельда в измене и даже заговоре против Святослава. Однако разделению русского войска около устья Днепра, если оно вообще имело место, есть простое и естественное объяснение безо всякого коварства и измен. Где-то на берегу Бугского лимана два предводителя руси по-товарищески простились, обнялись и дальше пошли каждый своей дорогой. Для обоих это была прямая и естественная дорога домой: у Святослава на восток морем в Крым, у Свенельда на север сушей в свой уличско-древлянский удел. Разумеется, оба направились не в Киев, до которого обоим не было никакого дела и где никто никого из них не ждал. Святослав ушел недалеко, во время какой-то остановки на черноморском берегу (если не еще раньше, на зимовке в районе Белобережья) его достали печенеги. Свенельду повезло больше, ведь он уже практически был дома.
Пока Свенельд и его потомки, Свенельдичи ПВЛ, создавали, теряли и вновь отвоевывали себе обширную гарду от Днепра до Днестра, цапаясь с Олегом Моравским, да поливали кровью, своей и вражеской, землю Болгарии, вдовы и дети Игоря вероятно оставались в Вышгороде, в своем «девичьем царстве» ни с чем. Ни с чем остался и бывший властитель древлянской земли Мал, владения которого поделили Свенельдичи и Олег Моравский, превратившийся в Олега Древлянского ПВЛ. Надо ли удивляться, что Мал в намерении вернуть свою вотчину подыскал себе союзницу. Интерпретация былин С. Горюнковым дает основания предположить, что не только союзницу, но и любовницу он нашел в Вышгороде. Такой сценарий дает ответ на вопрос, почему Ольге удалось то, что никак не удавалось ее мужу и почему потрепанная, но все же боевая дружина Игоря приняла вопреки традициям и элементарному здравому смыслу женщину в качестве своей предводительницы. Ведь если прав Горюнков, то дружина Игоря подчинилась не столько Ольге, сколько Малу — как-никак князю по праву рождения и легитимному преемнику верховодства на правах победителя их прежнего вожака-ольга.
Может статься, Мал действительно победил и убил Игоря, но и сам был сражен его вдовой. Причем, в отличие от сказок ПВЛ, совершенно бескровно. Нередко женские чары оказывались самым сильным оружием против мужчин, будь то хоть князь, хоть Илья Муромец. Особенно если женские чары подкреплены серьезными политическими планами. Вдова Игоря, русская ольга, былинная неверная супруга Святогора, сумела стать любовницей Ильи Муромца, а в реальности то ли самого Мала, то ли его сына Добрыни. То ли обоих сразу. То ли по очереди. В конце концов, какая разница, если своего прототипа Илья Муромец поимел в обоих лицах, отца и сына. Не обошлось и без святого духа: оба любовника, Ольга и Илья, в конце концов приобщились к сонму святых.
Однако все это из области гипотез, более или менее вероятные реконструкции хода событий на основании явно недостаточных данных с даже толком не известными действующими лицами, из которых достоверно существовали только двое: Игорь и Ольга.
В киевском Софийском соборе частично сохранилась фреска с изображением святой княгини. По этому, к сожалению сильно подпорченному, изображению я бы признал в ней скорее болгарку, чем псковитянку. Кто-то другой вероятно признает что-то другое. Но кто возьмется утверждать, что та древняя фреска вообще имеет какое-то портретное сходство? Даже если бы стены Софийского собора расписывались при жизни Ольги, ее лик скорее определяли бы византийские каноны изображения царственных особ, чем стремление к точности передачи реального образа. А собор был освящен через шестьдесят восемь лет после смерти княгини, и расписывавшие его художники даже во младенчестве вряд ли лицезрели живую натуру. В итоге мы остаемся в неведении относительно ее действительного облика.
Да и ладно бы только облика. О чем можно говорить всерьез, если, за исключением визита в Константинополь, нет ни одного достоверного факта в биографии так называемой княгини — одного из главных действующих лиц трансформации начальной черноморской Руси в известную нам приднепровскую. По разным источникам, она могла быть простолюдинкой и принцессой, северянкой из Пльскова (так назывался Псков по-древнерусски) и южанкой из Плиски (древней болгарской столицы). Без портрета Игоревой вдовы мы бы как-нибудь обошлись, но без знания происхождения Ольги мы не в состоянии оценить ее прав? на верховную власть над русью после гибели Игоря и потому можем только фантазировать о способах добывания ею этой власти. Тем не менее, опираясь на факт посещения Константинополя «архонтиссой Эльгой», не приходится сомневаться, что она какую-то власть над какой-то русью и соответствующий титул каким-то образом заполучила. И надолго. Константин Багрянородный величает ее архонтиссой в середине X века, а два десятилетия спустя Лев Диакон называет Святослава, верховного главнокомандующего противостоящего всей империи русского войска, всего лишь катархонтом. То есть Святослав все еще ниже по рангу своей то ли матери, то ли мачехи, то ли тетки, которая, надо полагать, продолжает оставаться архонтиссой, то есть ольгой-каганессой Руси.
В ПВЛ, заполучив верховную власть, Ольга занялась установлением даней и налогов. Насчет даней и налогов, это, конечно, очередная отсебятина сочинителей ПВЛ. Трактат Багрянородного «Об управлении империей» свидетельствует как раз для времени вокняжения Ольги, что архонты руси еще не получали даней и не собирали налоги, что свойственно организованному централизованному государству, а кормились полюдьем — по старой привычке викингов-варягов кружили (выражение Багрянородного) по окрестностям и прибирали к рукам все, что плохо лежало. То есть попросту обирали аборигенов. А то и продавали их самих в рабство. И это тоже свидетельствует о том, что никакого настоящего государства еще не было — государи не торгуют своими подданными.
Хотя никаких даней Ольга не устанавливала и никаких налогов не собирала, стоит обратить внимание на географию устроительной и фискальной деятельности, которую ПВЛ приписывает новоиспеченной княгине. Сначала, в 946 году по хронологии ПВЛ, ее первыми упорядоченными данниками стали покоренные и приведенные к покорности древляне, а на следующий год Ольга отправилась устанавливать новые порядки в Новгородскую землю по рекам Мете и Луге. Вернувшись в Киев после этого
