Страна восходящего солнца

Шпионы работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами». Как тут не вспомнить замечательный «Марш шпионов» Киплинга:

Что он готовит и где?
Когда наступать решил?
На земле, в небесах, на воде?
Как обойти его тыл?
Если сжечь запасы еды,
Умрет ли от голода он?
Проникни в его ряды —
Вот твое дело, шпион.

Подпруга с подпругой скачи,
Где Конь Блед летит без дорог,
Землю слушай в ночи,
Расскажи, что знает песок.
Дым нашей муки бел,
Где сожженный лег легион:
Что нам за дело до душ и тел?
Дай нам спасенье, шпион!

Перевод А. Оношкевич-Яцыной

«Сунь-цзы» выделяет пять категорий шпионов: шпионы «местные» (из числа местных жителей вражеской территории), «внутренние» (из числа людей противника), «обратные» (перевербованные вражеские агенты), «шпионы жизни» (те, что обязательно должны вернуться с донесением) и «шпионы смерти» (те, кого засылают для распространения ложной информации, намеренно допуская, что их поймают, а также диверсанты). Отметим, что японские ниндзя часто выполняли функции всех пяти видов шпионов. Для работы «под прикрытием легенды» более поздние китайские комментаторы «Сунь-цзы» советовали выбирать «людей внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах [имеется в виду чтение, письмо, счет, рисование. – Д. Ж.], умеющих переносить голод и холод, оскорбления и позор». Японский же комментатор великого трактата Сорай утверждает, исходя из чисто японского опыта: «Таких людей следует посылать под видом шаманов, ямабуси, монахов, горожан, врачей, гейш». К нанимателю шпионов «Сунь- цзы» предъявляет такие требования: быть гуманным, справедливым и проницательным, уметь быстро схватывать и анализировать ситуацию.

Знание же и применение на практике различных стратагем, в том числе связанных со шпионами, было неотъемлемой чертой всех великих военачальников в японской истории – Минамото Ёсицунэ, Кусуноки Масасигэ, Такэда Сингэн, Ямамото Кансукэ, Уэсуги Кэнсин, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси, Токугава Иэясу. Все они были знакомы с китайскими воинскими трактатами, в том числе с самым известным из них – «Сунь-цзы». Об этой книге (как и о «Лю тао») среди японцев ходили самые разнообразные слухи, мол, тот, кто прочтет и усвоит ее уроки, сможет побеждать, даже не видя врага воочию (что, в общем, недалеко от истины), летать, становиться невидимым и т. д.

Китайское влияние не ограничивалось исключительно «янскими» трактатами. Оно дополнялось «иньскими», в основном даосскими и буддийскими практиками – различными ритуалами, мантрами (заклинаниями) и сакральными позами и жестами (кит. мудра). Среди наиболее распространенных исследователи ниндзюцу выделяют молитвы бодхисаттве Маричи (яп. Мариси-тэн), знаменитую мудру «онгё-ин» – мудру невидимости, и мудру заклятия невидимости – «онгёно мандзинаи», которые ниндзя читали в то время, когда они скрывались от врага в каком-нибудь укромном месте. Многие ниндзя были знакомы с физическими и психологическими тренировками системы цигун, различных школ эзотерического буддизма (Тэндай и Сингон). Любопытно, что следов китайского влияния на формирование ниндзюцу совсем немного, если не принимать во внимание совершенно фантастические сведения о создании ниндзюцу китайским мудрецом времен императора Цинь Шихуанди по имени Сюй Фу (III век до н. э.). Некоторые малоправдоподобные легенды приписывают создание ниндзюцу Абэ-но Сэймэю, который стал первым японским последователем учения об Инь и Ян и гадателем по этим двум первоначалам Вселенной (онмё-дзюцу).

Что же конкретно могли дать китайские практики будущим ниндзя? Немало, включая магические приемы, глубокие знания в области человеческой анатомии (в том числе уязвимых точек тела, а также методов лечения ран и болезней), искусство гипноза и создания иллюзий (в чем некоторые ниндзя явно достигли немалых высот).

Кроме китайского влияния, которое во многом способствовало формированию ниндзюцу, можно, хоть это и несколько неожиданно, говорить и о влиянии европейском. Но если китайские учения более или менее органично сочетались с японскими реалиями (общественным устройством, военным делом, бытом, моральными установками), культурные контакты были достаточно глубокими и длительными, то эффект встречи «воинов-призраков» и «южных варваров» проявился в гораздо более узкой области – в сфере военных заимствований. Но именно этот момент может показаться современному читателю несколько странным, ведь в массовом сознании ниндзя (кстати, как и самураи) – это некие блюстители традиций старины, отказывающиеся от презренного новомодного оружия в пользу проверенных и любимых сюрикэнов, ножей и мечей, а также черных костюмов, в которых киношные ниндзя бегают по современным мегаполисам. Но по данным источников, для настоящих ниндзя XVI–XVII веков было вовсе не зазорно использовать полезные европейские новинки, вроде различных образцов огнестрельного оружия (от маленьких, замаскированных под посох, флейту, курительную трубку или короткий меч фитильных пистолетов, до небольших пушек-тэппо, с помощью которых ниндзя из Ига чуть было не прикончили своего лютого врага Ода Нобунага). Именно в эпоху наибольших контактов Японии с европейскими странами арсенал ниндзя пополнился многими новыми каки – «огненными средствами», в том числе оружием и различными взрывающимися приспособлениями, представлявшими собой усовершенствованные китайские и европейские образцы «противопехотных», дымовых, осветительных гранат, ракет и петард. Так что ниндзя активно заимствовали наиболее передовые технологии своего времени, считая их вполне совместимыми с принципами своего ремесла.

А был ли тогда собственно японский компонент в ниндзюцу? Конечно же, был. Любые влияния при всей важной роли, которую они сыграли в становлении и развитии ниндзюцу, накладывались на собственно японские реалии – многолетнюю раздробленность страны, географические условия, идеальные для ведения партизанской войны малыми группами хорошо подготовленных бойцов, наличие слоя мелких земледельцев-самураев (госи), не имеющих господина, в отдельных регионах страны.

Как относились к ниндзя сами средневековые японцы? Само собой разумеется, прекрасно натренированные профессионалы-диверсанты и шпионы вызывали целую гамму противоречивых чувств у представителей различных социальных слоев японского общества. Но прежде всего для японца XIV–XVII веков ниндзя были вполне осязаемой реальностью – темой бесконечных красочных рассказов для крестьян (за которыми в эпоху Сэнгоку дзидай не было особого смысла шпионить и у которых вряд ли что-то можно было украсть), поводом для беспокойства для зажиточных горожан и самураев, и заманчивой возможностью