опустошаться дочиста, а партградцев заставят ходить полуголыми и просить милостыню, как это и было принято во времена легендарного основателя Партграда — князя Олега.
Хотя Портянкин уже давно подвизался в Москве, Партград остался под его контролем и попечительством, так как он тут прошел путь от рядового стукача до первого секретаря обкома партии. На сей раз он прилетает в Партград в связи с награждением области орденом Октябрьской Революции за выдающиеся успехи в развитии сельского хозяйства. Успехи, честно говоря, очень скромные. Правильнее было бы говорить об неуспехах. Но в Партградской области неуспехи оказались меньше, чем в других областях, и это-то явилось выдающимся успехом. Как гласит народная мудрость, первым является последний от заду. В Москве учли также то, что в свинских партградских условиях даже свиньи выживают редко и с трудом, как однажды выразилась Елкина, в те годы бывшая секретарем райкома партии и удостоенная звания Героя Социалистического Труда за упомянутые успехи. Героями стали также сам Сусликов и Матрена Ивановна Лаптева, колхозница, вскормившая (по словам Маоцзедуньки) своей личной грудью больше ста свиней.
Областное начальство и специально выделенные для встречи Портянкина представители трудящихся собрались в аэропорту. Начальство и самые, знатные трудящиеся находятся в особом зале, отделенном от зала для простых смертных пуленепробиваемой прозрачной стеной. Стена прозрачная, так как трудящиеся должны иметь возможность видеть своих вождей. Нельзя же их лишать у довольствия видеть, например, вот этого плюгавого человечишку, именуемого Сусликовым, или вон ту стокилограммовую бабищу с гнусной мордой, именуемую Маоцзедунькой! Стена сделана пуленепроницаемой, чтобы у трудящихся не появилось искушение причинить своим руководителям какую-нибудь пакость. И в самом деле, окажись рядовой гражданин в нескольких шагах от этого упыря Сусликова или от этого исчадия рая (как шутили по ее адресу интеллектуалы) Елкиной, у него наверняка появится непреодолимое желание дать им по морде, пырнуть чем-нибудь острым в пузо. Усиленные наряды милиции, агенты КГБ и дружинники охраняют порядок в здании аэропорта и его окрестностях. Личная охрана Портянкина прибывшая заранее, расположилась у входа и выхода из здания, готовая в любое мгновение выполнить свой священный долг. Служащие аэропорта приготовили специальный трап, по которому высокий гость будет спускаться с московского неба на партградскую землю, и развернули красную ковровую дорожку от трапа до здания аэропорта. Солдаты в два ряда выстроились по обеим сторонам дорожки. Перед входом в здание расположили микрофоны, через которые в Партграде зазвучит ликующе-торжествующий глас посланца Неба.
Послышался отдаленный гул моторов самолетов-лайнера, на котором прибывает Портянкин со свитой и охраной, и военных самолетов, охраняющих его в воздухе. От кого охраняют? От ворон? От мух? Вряд ли возможно такое, что подвыпивший труженик советского общества окажется на высоте десять тысяч метров с шилом или отверткой, чтобы пырнуть ими высокого гостя в бок или в пузо. Тем не менее такая мощная охрана положена Митрофану Лукичу согласно его высокому положению на иерархической лестнице власти. Кто без этого поверит в то, что этот маразматик, неспособный без помощников снимать и застегивать штаны и связывать слова в осмысленные предложения, является одной из могущественнейших фигур в советской системе власти?!
Начальство впилось глазами в небо, откуда донесся шум моторов, и оцепенело в ожидании. Впереди начальственной группы и в самом центре застыл в монументальном спокойствии и торжестве пигмей Сусликов. Справа от него и несколько позади заледенела в буддийское божество стокилограммовая Маоцзедунька. Слева от него и тоже несколько позади покрылась холодным потом Матрена Лаптева, держащая гигантский каравай хлеба, — традиционный русский хлеб-соль. Руки у нее начали мелко трястись. Хлеб-соль начал угрожающе подпрыгивать. И наверно выскочил бы из матрениных ручищ, если бы не начальник областного КГБ Горбань. Он нагнулся к Матрене и что-то шепнул ей на ухо. Матрена побледнела и застыла наподобие Маоцзедуньки.
В стороне от толпы, по ту сторону пуленепроницаемой перегородки, где собрались отобранные для встречи рядовые граждане, стоят два молодых мужчины. Один из них — Юрий Чернов. Ему двадцать четыре года. У него недоразвиты руки. Потому остроумные сослуживцы прозвали его Юрием Безруким по аналогии с основателем Москвы Юрием Долгоруким. Он не обижается на это. Как истинно русский человек он способен наслаждаться своим уродством и тем, что славящиеся на весь мир душевной добротой русские люди унижают его по этому поводу. Другой мужчина — Виктор Белов. Он вполне здоров, если не считать очки. Но очки давно перестали быть в России признаком уродства. Их носит иногда даже Маоцзедунька, когда пытается читать Анжелику. Прочитав половину страницы, она засыпает и спит в очках, она уверена, что в очках сны видятся четче и красочнее. Что касается Белова, то он наоборот, страдает бессонницей и все ночи напролет читает нелегальную разоблачительную литературу, а также дозволенные сочинения мудрецов прошлого, в которых он мучительно ищет решение проблем будущего. Ему двадцать восемь лет.
Молодые люди наблюдают ситуацию в аэропорту, издеваются над начальственной труппой по ту сторону перегородки и разговаривают о вещах очень серьезных, но в шутливой форме. Говорят они очень тихо, чтобы не слышали стукачи и агенты КГБ, составляющие половину собравшихся.
— Посмотри, какой гигантский каравай испекли на это дурацкое хлеб-соль, — говорит Чернов. И где они муки на это нашли? Небось весь урожай года пошел на это.
— Не беда, — усмехается Белов. В этом году наш урожай в США был отличный.
— Это слова Маоцзедуньки.
— Я ее цитирую.
— Гляди, какая охрана! Побаиваются, сволочи! Сколько милиции! Сколько топтунов! Царь ходил в сопровождении одного жандарма, ездил в открытой коляске среди толпы зевак, хотя страна кишела революционерами, жаждавшими его убить. А эти — слуги народа, выходцы из народа работающие на благо народа. А ездят в бронированных машинах с мощной охраной. Чего они боятся?
— Для них бронированные машины и мощная охрана суть явления престижные. Они суть показатель их значимости Они могли бы передвигаться так, что их никто не заметил бы. Но они должны передвигаться открыто и с помпой, но вполне безопасно. А в народе найдется немало таких, кто с удовольствием бросил бы в них бомбу или стрельнул.
— Это стекло не возьмет даже противотанковая граната.
— Во всем есть свое уязвимое звено, в особенности — в хорошо продуманной системе защиты и охраны. Тут действует закон нарушения меры: чем мощнее система охраны, тем вероятнее образование слабого пункта в ней. На отыскании такого слабого пункта основаны все удачные покушения и ограбления. Потом люди с удивлением задавались вопросом, как это они не заметили этот пункт ранее, почему не могли предусмотреть такую простую возможность.
— Ты прав. В прошлом году тут ограбили самолет, доставивший деньги. Знаешь, как это сделали? Видишь те люки?
— Я знаю эту историю. Психологически это понятно. Именно очевидность такой возможности мешает тому, чтобы на нее обратили внимание. Но в каждом конкретном случае надо быть гением, чтобы ее заметить.
— В таком случае считай, что я гений. Видишь, вон там телевизионная установка?!
— Ну и что? Их полно тут. О чем это говорит?
— Умному человеку это говорит о многом. Это наши отечественные установки. Значит, они регулярно ломаются. Их надо чинить. Следовательно, внутри есть особые пространства, по которым можно добраться до любой подслушивающей и подглядывающей точки.
— Но ведь доступ туда охраняется!
— Вряд ли. У нас усиленная охрана только на виду, для устрашения трудящихся и для отчетов начальству. А если что не на виду, делается халтурно и безалаберно.
— А к чему мы об этом говорим? Мы же все равно такую возможность не используем. Бессмысленно. Убьешь одно ничтожество — на его место выползет другое, столь же ничтожное. Убьешь, например, Маоцзедуньку, а на ее место назначат Крутова. Что изменится?
— Ничто. Может быть хуже будет. Но все-таки припугнуть их стоит. Какое-то разнообразие в жизнь внести.
Самолет с Портянкиным приземлился и подрулил к трапу для торжественных встреч. Из него выскочили охранники. Затем неторопливо вышел человечек с физиономией упыря — секретарь ЦК
