же не можете ждать здесь, в Манаусе, две недели?
Безусловно, это совершенно исключалось. После недолгого раздумья Шварцу был предложен следующий вариант. Если он не против, то пусть даст телеграмму в Итаитубу с просьбой мотористу подождать меня там с тем, чтобы затем вместе совершить переход от Итаитубы до Сантарена, познакомившись, таким образом, хотя бы немного с рекой Тапажосом. А уж в дальнейшем при более благоприятных обстоятельствах можно будет предварительно списаться и совершить экспедицию на Рио- Негро за питоном. Ганс Шварц принял предложение. Было решено вместе зайти на почту и, не теряя времени, направить телеграмму в Итаитубу. Депеша была отправлена, и телеграфист клятвенно уверил Шварца, что адресат в Итаитубе обязательно получит ее, по крайней мере, завтра к вечеру. Правда, зная некоторые особенности бразильской почты и телеграфной связи, мы со Шварцом не разделяли оптимизма телеграфиста.
Выйдя на улицу, Шварц чуть не столкнулся с невысоким худощавым старичком, который стоял посередине тротуара, задрав голову кверху.
— О, Энрике! Рад тебя видеть! Ты чем здесь занимаешься? — воскликнул Шварц, тряся старичка за руку.
— Я шел домой, и вдруг мне показалось, что слышу пение сабиа-азул. А ты куда спешишь, сбивая прохожих с ног?
— Да вот ходил помогать устраивать дела этому сеньору. Познакомьтесь, пожалуйста. Журналист из Рио-де-Жанейро. А это орнитолог, самый известный орнитолог Манауса Энрике Салатиел де Карвальо.
— Очень приятно, — сказал Энрике Салатиел де Карвальо и тут же задал вопрос: — Птицами не интересуетесь? Или, может быть, вы просто любите слушать пение птиц?
Кто решится ответить орнитологу, что он не любит птиц, и потом ответить так значило бы сказать неправду. Безусловно, я очень люблю птиц, хотя и не могу считать себя знатоком амазонских пород.
— Тогда, если вы, журналист, любите птиц и у вас есть полтора часа свободного времени, то мы немедленно идем ко мне домой, я обязан показать мою коллекцию.
Отказаться было бы неразумно.
Горячо поблагодарив Ганса Шварца за помощь и договорившись встретиться в ноябре для поездки в экспедицию за питоном, мы пошли с Энрике де Карвальо к нему домой. Его домик расположен сзади городского муниципального театра. Это роскошное здание было выстроено во времена каучукового бума на Амазонке. По своим размерам и качеству отделки театр Манауса превосходит все бразильские сооружения подобного рода, кроме разве театра в новой столице Бразилиа.
Дом Энрике де Карвальо напоминал птичий вольер, и, хотя на жилом этаже не было никаких клеток с птицами, сюда доносилось разноголосое птичье пенье из нижнего этажа помещения, где рядами стояли клетки с пернатыми обитателями.
— Вам повезло, — говорил Энрике де Карвальо, быстро передвигаясь от одной клетки к другой. — У меня самая большая коллекция птиц бассейна Амазонки. Каждый год для ловли птиц я хожу в экспедицию до границ с Перу и Колумбией. Правда, делаю все это не из чисто любительских интересов, а потому что нужно на что-то жить. Я поставляю птиц в зоологические сады и магазины, так же как мой друг Ганс Вилли Шварц продает рыб. Правда, доход от птиц гораздо меньший, но зато я получаю гораздо больше, чем он, удовольствия. Посмотрите на эту сабиа-полиглота, как она поет, или эта арара — умнейший попугай.
— А нет ли у вас, — спросил я хозяина, — колибри? Вы не занимаетесь ловлей колибри?
— Нет, это слишком хлопотное дело. И нужно иметь много денег, чтобы коллекционировать колибри.
— А вы знакомы с Ручи?
Энрике де Карвальо снисходительно посмотрел на меня:
— А как же! Ручи мой лучший друг. Вы были у него, видели его коллекцию колибри?
— Нет, но очень бы хотелось получить возможность посмотреть ее. Правда, говорят, Ручи не очень любит посетителей и отказывается давать интервью журналистам.
— Да! Но если я попрошу его дать вам интервью, он, безусловно, не откажет. Это же всемирно известный коллекционер колибри, и другого такого собрания колибри вы не встретите нигде во всем мире.
Тут же Энрике де Карвальо вынул из кармана визитную карточку и написал на ней несколько слов, рекомендуя меня Ручи как одного из крупнейших знатоков птичьего мира среди журналистов. Это абсолютно не соответствовало истине, но в качестве рекомендательного письма, безусловно, могло пригодиться.
Из всех пернатых, находившихся в подвале старика, мне особенно понравилась одна голосистая птица. Причем в то время как большинство птиц пело для собственного удовольствия, эта птица пела от злости. Когда водили перед ее клеткой рукой, птица, разъяренная, начинала петь. И было хорошо видно, что она по-настоящему сердится.
Мимоходом я рассказал Энрике де Карвальо о встрече в Акре с Джоном Далгасом Фришем.
— Как же, как же! — закричал старик. — Джон мой хороший друг. Можно сказать, мой ученик. Перед тем как отправиться на Амазонку в экспедицию за голосами птиц, он часами просиживал здесь, у меня в подвале, изучая пение различных его обитателей. Он, правда, мог записать голоса птиц у меня в подвале. Но нет, ему хотелось обязательно записать в джунглях, на воле. И вероятно, в этом есть немалая доля правды, потому что на воле птицы и поют-то по-другому.
Часы, проведенные с Энрике де Карвальо, сгладили утреннее впечатление, оставшееся после посещения лепрозория.
Последний день пребывания в Манаусе пролетел незаметно.
…Не знаю, почему, но мне везло на птиц. Приехав в Сантарен, я остановился в отеле «Уирапуру». У входа, как и на другом отеле Сантарена — «Тапажос», висело объявление: «Апартаментос де люшо» — «Роскошные номера», или «Номера высшего класса». На самом деле это были клетушки, отгороженные не до самого потолка, каждая размером примерно в шесть квадратных метров. В каждой клетушке стояли две кровати, без простынь.
Владелец отеля юрист Убиражаро Бентес де Соуза разъяснил:
— Посмотрите, стены комнаты не до самого потолка, и воздух может проникать и вентилировать ее. Таким образом, вы не задохнетесь от жары. Значит, эти комнаты хорошего качества, значит, они роскошные. Кроме того, в вашей комнате есть окно, а другие — темные. Так что я по праву называю номера «Апартаментос де люшо».
Город Сантарен стоит на месте, где в прошлом была деревня индейцев тапажос, и расположен у слияния реки Тапажоса с рекой Амазонкой, на правом берегу Тапажоса. Это один из важнейших городов штата Пара и всего бассейна Амазонки. Несмотря на свое значение, городок до сих пор не имеет собственного порта. Через Сантарен не проходит ни одной железной дороги (их вообще нет на Амазонке), хотя каждый, кто приезжает сюда, убеждается в необходимости постройки железной дороги, которая связала бы штаты Пара и Мату-Гросу и проходила бы от Сантарена до Куйябы. Нетрудно представить себе всю пользу, которую получит район после того, как он станет связан железной дорогой с югом Бразилии.
…Сейчас, просматривая написанные выше строки, я должен признаться, что был не прав. Бразильцы решили строить не железную дорогу между Сантареном и югом страны, а шоссе. Шоссе, идущее от Сантарена до Куйябы. Сама дорога пока еще не построена, но участок, где она будет проходить, освобожден от леса. Дорога называется БР-165. Когда строительство будет завершено, то дорога Сантарен — Куйяба станет одним из участков трансамазонской магистрали.
Хотя это и не имеет прямого отношения к нашему повествованию, нельзя не рассказать о трансамазонской магистрали. Эта шоссейная дорога протянется на 7400 километров. Движение по ней будет двустороннее, покрытие в большинстве своем асфальтовое, частично шлаковое или из гравия. Магистраль начинается в районе Ресифе и кончается на границе с Перу, у подножия Анд. Шоссе ни разу не пересекает Амазонку, а идет параллельно ей примерно в 320 километрах к югу. Трансамазонская дорога будет как бы хребтом для сети других дорог общей протяженностью в 14 600 километров. Некоторые специалисты говорят, что широкое наступление на джунгли Амазонки, которые, как подсчитано, вырабатывают одну пятую часть всего запаса кислорода на земле, может нарушить экологический баланс
