В декабре крупнейший в России социологический институт — Всероссийский центр изучения общественного мнения — отмечает 25-летие. Так уж вышло, что юбилей пришелся на белоленточную дату — годовщину протеста на Болотной, вид на которую открывается аккурат из окон вциомовского офиса. Оттого и первый вопрос гендиректору ВЦИОМ Валерию Федорову соответствующий.
— Дело в том, что ЦСР количественных исследований не проводит. Если бы проводил, никакого роста напряженности в обществе не зафиксировал бы — что в стране в целом, что в Москве в частности. Мы под лупой изучали реакцию на решение тандема поменяться местами. Количественные опросы показали: решение было воспринято как абсолютно нормальное, естественное, даже ожидаемое. А что сделал ЦСР? Методом точечных качественных исследований — а Белановский в них дока — попытался прощупать группы, которые обычно наименее лояльны режиму, но при этом наиболее говорливы: верхушка среднего класса, часть столичного офисного планктона, «креативный класс» типа копирайтеров и журналистов — то есть ровно тех, кто и составил затем ядро белоленточного движения. В крупнейшем городе Европы достаточно людей, чтобы заполнить недлинную улицу или даже площадь — тысяч сто пятьдесят на всех наберется, но это лишь 1,5 процента от всех москвичей, или 0,1 процента от всех россиян. Через всероссийскую выборку мы их в принципе не можем разглядеть.
— Более того, трижды ходили их опрашивать, причем по собственной инициативе и за свой счет — никто нам эти исследования не заказывал. Впрочем, мы не единственные — это делали и коллеги из Левада- Центра (по заказу самих «протестантов»), и несколько самодеятельных социологических команд.
— Реже, чем хотелось бы, но и пальцем в небо обычно не попадаем. Россия недавно прошла уже пятый по счету большой электоральный цикл. Понятно, что о выборах 1990—1991 годов говорить особо нечего: индустриальная социологическая наука тогда делала только первые шаги. В 1993-м уже проводились широкомасштабные опросы, но произошел большой конфуз: никто из социологов, в том числе ВЦИОМ, не смог предсказать победы Жириновского. Но разбитые армии хорошо учатся, и цикл 1995—1996 годов показал, что качество опросов, их релевантность объекту исследования существенно выросли. А начиная с выборов 1999 года точность прогнозов и опросов стала настолько высокой, что нас и наших коллег, независимо от политической ориентации, стали обвинять в том, что мы не опросы проводим, а «рисуем» цифры по согласованию с Центризбиркомом.
На мой взгляд, ларчик открывается просто: с одной стороны, упорядочилось электоральное поведение людей, снизилась случайность выбора, выделились более или менее устойчивые ядра сторонников ряда партий. С другой — исследователям стало понятно, какие вопросы в нашей ситуации хорошо работают, какие нет, какие ловушки подстерегают и как их обходить. Были разработаны и апробированы специальные методики прогнозирования.
Конечно, случаются и «непопадания». Так, на последних думских выборах никто не предсказал, что «Единая Россия» наберет меньше половины голосов. Почему? Две главные причины. Первая — так называемые социально одобряемые ответы, когда часть респондентов говорят не то, что думают, а то, что, как им кажется, от них хотят услышать. Таким социально одобряемым стал вопрос о голосовании за «Единую Россию». Во-вторых, все-таки традиционно значительная часть избирателей делают свой выбор в последние недели или даже дни перед голосованием, а ведь последний опрос можно публиковать за пять дней, не позже — таков закон.
— Любой серьезный политический игрок сегодня использует социологическую информацию для сверки своей политической линии с мнениями, настроениями, запросами общества. Власть не исключение. Что касается закрытости, то чаще всего заказчик настаивает на конфиденциальности результатов, как минимум на время, и это его право. Есть вполне рациональные причины, почему это делается: не хочется, чтобы твои противники и конкуренты бесплатно получили ценную информацию, которую заказал и оплатил ты.
Кроме того, данные известных опросных служб пользуются доверием общества, их охотно публикуют СМИ, и периодически возникает соблазн такой публикацией повлиять на общественное мнение. По самым горячим темам результаты исследований могут подлить масла в огонь, сыграть на руку одной из сторон, и это не всегда хорошо. Данные тут превращаются в своего рода топливо для словесных битв, и порой с ними можно заиграться. Потому что далеко не все из того, что спрашивается, затем публикуется. Но что интересно, в случае с заказами по линии администрации президента запрет на опубликование — довольно редкое явление, как правило, обнародуется все, просто не сразу.
— Технологически основные форматы работы остались прежними, они, насколько я знаю, были выработаны еще до Суркова — во второй половине 1990-х годов, при Чубайсе и Волошине. Система привлечения и использования властью социологических данных, со всеми ее плюсами и минусами, уже сложилась и стала определенной культурой, без нее власть себя уже не мыслит, и для общества это хорошо.
