– Я не мог раньше говорить. Мне было слишком больно. – Он снова поглядел на Фрэнсин, и его выцветшие голубые глаза засверкали от непролитых слез. – Она была моим единственным ребенком, светом моих очей.
Впервые Фрэнсин поняла глубину его потери. Когда она приехала в его дом, сердитая, тоскующая десятилетняя девочка, в тот самый миг он узнал, что его дочь погибла.
– О, Поппи, я никогда не думала… – Она взяла его руку.
С минуту он лежал неподвижно. Потом посмотрел на их руки. По щеке его скатилась слеза; он обхватил ее пальцы своими.
– Я был настолько поглощен своим горем, что не знал, как помочь тебе справиться с твоим, – сказал он.
И снова он внимательно посмотрел на нее.
– И тут приехала ты, – продолжал он, – миниатюрная копия моей малышки, и я никогда в жизни не был так напуган.
Она удивленно посмотрела на него.
– Напуган? Но почему?
Поппи улыбнулся и крепче сжал ее руку.
– Что я понимал в том, как растить детей? Когда твоя мама была маленькой, ее воспитанием занималась Делла. Но тут мы с тобой оказались вдвоем, и ты так нуждалась в человеческом тепле.
– Я просто хотела, чтобы ты любил меня, – сказала Фрэнсин хриплым от сдерживаемых слез голосом.
– Я боялся избаловать тебя, боялся, что социальные работники подумают, будто я не гожусь для того, чтобы воспитывать тебя. Старался не выказывать тебе свою любовь. Я был слишком подавлен ответственностью, тем, что должен был заменить тебе родителей.
Фрэнсин почувствовала, что то прошлое, которое она знала, внезапно разбилось на куски. Она никогда не рассматривала ситуацию глазами Поппи: эгоцентризм, свойственный юности, мешал ей это сделать.
Он улыбнулся.
– Конечно, с мисс Фасолинкой все намного легче. Я могу любить ее и не чувствовать за нее ответственности. Она твой ребенок, и тебе ее растить, а мне с ней можно быть просто Поппи.
– И ее так легко полюбить, а я на каждом шагу противодействовала тебе, – сказала Фрэнсин.
– Мы оба друг другу противодействовали. Но может, еще не поздно все изменить? – Казалось, он даже затаил дыхание в ожидании ее ответа.
Она нагнулась и обняла его. Дед гладил ее по спине, словно утешая. Целительное тепло разлилось по ее телу, проникло в самые глубины души и наполнило их светом и любовью.
– Я люблю тебя, Фрэнни, девочка, – прошептал Поппи. – Я всегда любил тебя.
– А я люблю тебя, Поппи.
– Ну а теперь отойди от меня, пока не задушила меня до смерти, – проворчал он.
Она со смехом смахнула слезы и села на стул. Инстинктивно она понимала, что они никогда больше не заговорят об этом. Как только Поппи покинет эту комнату, он снова станет сварливым и будет раздражать Фрэнсин, но навсегда сохранятся тепло и любовь, которые были сейчас обретены.
– Завтра они выпустят меня, – сказал он.
– А во сколько? Я приеду и заберу тебя.
Он покачал головой.
– Я уже договорился с Трэвисом, он приедет за мной. И тебе не придется тащить сюда мисс Фасолинку.
– Ты же знаешь, мы не отказались бы, – запротестовала Фрэнсин.
Он кивнул.
– Знаю, но дело уже сделано. За мной приедет Трэвис.
Фрэнсин пожала плечами и встала.
– Как хочешь. Так приятно, что ты скоро будешь дома.
– Фрэнни… насчет того, что ты уедешь из Купервиля. – Поппи нахмурился и задумчиво поджал губы. – Думаю, мне надо извиниться перед тобой, что я устроил тебе нелегкую жизнь. Я хотел, чтобы ты была счастлива, но если для тебя это означает жизнь в Нью-Йорке, то тогда поезжай. Только пиши мне почаще, позванивай да подзывай к телефону мисс Фасолинку.
Она нагнулась и поцеловала его в лоб.
– Я думаю, это все можно устроить, не беспокойся, мы не уедем, пока я не удостоверюсь, что ты снова на ногах.
– Доктор говорит, что я в прекрасной форме. Единственное, что мне нужно, так это добраться домой и поесть что-нибудь другое, кроме жидкой каши, которой они меня здесь пичкают.
Фрэнсин улыбнулась.
– Завтра, к твоему возвращению домой, мы соорудим особый обед, – пообещала она.
– Но не слишком беспокойся. – Он хитро улыбнулся. – Хотя горшочек с тушеным мясом и домашнее
