манер Ветхого Завета: торжественные, судьбоносные, не прощающие. Рядом с ними чувствуешь себя карликом. Они издеваются над твоими мелочными заботами. Они дают понять: ты незначителен и случаен, судьба уготовила тебе уничтожение.
Я не мог отвести глаз от гор. От их вида меня бросало в дрожь, мне казалось, они смотрят на меня с осуждением. Окончательным вердиктом было спокойное равнодушие. В их глазах я был ничего не значащей пылинкой.
Когда я подъезжал к границе Айдахо, снова пошел снег. Я находился на дороге 33, два ряда только что расчищены, тянутся между высокими сугробами, которые ограничивают горизонт. Впечатление создавалось, что едешь сквозь арктический тоннель. Иногда удавалось заглянуть за эти высокие стены. Замерзшие озера, усыпанные снегом сосны и елки, Невероятная тишина, как в саду Эдема. Я пробирался дальше на север, хотя снег валил все сильнее и видимость сократилась до четырех футов. Мне было на все наплевать. Я двигался вперед, играя с судьбой, отказывался повернуть назад и найти укрытие. Сумею ли я пробиться? Может быть. А если нет? Пусть силы природы поглотят меня целиком. Выбелят меня. Сделают невидимым. А если я отсюда выберусь? Тогда, возможно — только
Теперь я не ехал, а полз. Я потихоньку двигался, готовый в любой момент столкнуться с таким сугробом, который навсегда похоронит меня в этом тупике. Но ничто не мешало моему движению. Часы шли. Мой мир оставался ограниченным несколькими футами исчезающей дороги. Но тем не менее я продолжал, двигаться на север.
В тот день, примерно в час, я пересек перевал Тарги и увидел знак у дороги. Меня приглашали в «Страну огромного неба». Штат Монтану.
Но неба не было. Только серый купол из снега. Я ехал по дороге 287. Впереди были видны мигающие огни снегоуборочной машины. Она же посыпала дорогу песком. Я тащился за ней, она прокладывала мне путь. Три длинных часа я ехал за ней, пока она не привела меня, целого и невредимого, на шоссе 90.
Было уже около четырех. Я сидел за рулем с рассвета, но снег был уже не таким сильным, а мне страшно не хотелось рано забираться в мотель. Поэтому я повернул на запад. Еще пятьдесят миль по I-90, и снег превратился в ледяной дождь, на антенне наросла сосулька Еще семьдесят миль по I-90, и я едва не столкнулся с грузовиком, который резко вильнул, чтобы не сбить лося. Еще сто миль по I-90, и снова пошел снег. Еще сто пятьдесят миль, и снег стал таким густым, что я едва разглядел указатель поворота на Маунтин-Фолс.
Там оказалось только два мотеля со свободными номерами. Я остановился в «Холидей Инн», потому что этот мотель попался мне первым. Дул дикий ветер. Снег был такой, что, когда я приоткрыл дверцу машины, на сиденье сразу же намело с пол-дюйма. Я почувствовал себя почти невесомым — с такой силой ветер подгонял меня к входной двери.
— В начале декабря здесь всегда такая погода? — спросил я у женщины за конторкой.
— Угу, — ответила она. — Зима в Монтане.
К утру снежные тучи сдвинулись к югу. Свет проникал в мою комнату через пластиковые шторы. Я выбрался из постели и даже заморгал от неожиданности, увидев голубое небо.
Я вышел из мотеля и отправился поискать, где бы позавтракать. Было девять часов утра. Дороги и тротуары были уже очищены от снега и так сверкали, что я даже поскользнулся. Возможно, все дело было в этом первозданном снеге. Может быть, виновато столь редкое для зимы появление солнца Или, возможно, пришло время мне остановиться. Так или иначе, после пятиминутной прогулки по Маунтин-Фолс я понял, что на некоторое время здесь задержусь.
Главная улица так и называлась: Главная улица Это был широкий проспект. В его северном конце начинались горы. На юге протекала речка под названием Копперхед. Посредине полмили старых зданий из красного кирпича, очень прилично реставрированных. Было там два или три дешевых бара, два старинных жилых дома, старый продуктовый магазин, теперь превращенный в несколько кафе и ресторанов. И бар с грилем под названием «Горный перевал».
Когда я забрел туда в поисках завтрака, за барной стойкой «Горного перевала» сидели несколько крепких мужиков и пили пиво. Все были в грубых комбинезонах и бейсболках. Пальцы желтые от табака. Соответственно, и зубы тоже. Когда я вошел, они взглянули на меня, но улыбкой не удостоили. Как и восемь толстых женщин в брюках из полиэстера, которые собрались у игровых автоматов и покер-машин, стоявших вдоль стен кафе. Но официантка, полная женщина с крашеными волосами и заметными усиками, мне слегка улыбнулась, когда я сел в кабинку рядом с кухней.
— Проголодались? — спросила она. Я кивнул. — Тогда вам подойдет наш специальный завтрак «Снежный человек», за четыре девяносто пять.
— Звучит заманчиво.
— Так оно и есть.
Завтрак прибыл через пять минут на огромной тарелке. Стейк, два яйца, три оладьи, солидная горка жареной картошки, четыре тоста, истекающие маслом. Я едва осилил половину.
— А я решила, что вы голодны, — заметила официантка, когда подошла ко мне с кофейником.
— Оказывается, не такой уж голодный.
— Дать пакет, чтобы вы забрали остатки для собачки?
— Нет, спасибо.
Неожиданно дверь распахнулась, и ввалился крепко сбитый мужчина в толстом шерстяном пальто. Ему было лет сорок, лицо пьяницы, щеки в паутине красных и синих вен, нос картошкой, безумные бегающие глаза.
— Руди, — сказала официантка, — тебе сюда хода нет.
— Да будет тебе, Джоан, — сказал Руди голосом с явной хрипотцой курильщика. — Не можете же вы навсегда запретить мне сюда ходить?
— Хочешь поспорить?
— Ну хоть чашку кофе.
— Чарли! — крикнула официантка.
Из кухни вышел шкаф. Примерно шести футов пяти дюймов ростом, руки как стволы деревьев, а голова питбуля. В одной руке он держал бейсбольную биту. Руди тут же попятился к двери.
— Все понял, все понял, — сказал он.
— Тогда чтобы твоей физиономии здесь больше не было, — сказала официантка. — Ты отсюда отлучен. Не забывай.
— Джоан, ты когда-нибудь слышала о христианском прощении?
— Слышала. А теперь уматывай.
— Твое желание для меня закон.
И он исчез за дверью.
— Спасибо, Чарли, — сказала официантка.
Чарли что-то проворчал и вернулся на кухню.
— Кто этот ваш друг? — спросил я.
— Руди Уоррен.
— Вот как.
— Вы хотите сказать, что не знаете его?
— Я новый человек в городе.
— Это точно, потому что, если бы вы жили в Маунтин-Фолс, вы бы знали Руди Уоррена. Особенно если бы читали местную газету.
— Он журналист?
— Он пьяница. Забулдыга. Но да, он пишет для «Монтанан».
— И хорошо пишет?
— Так говорят. Но десять бутылок пива — и он слетает с катушек. Раньше все время тут пил. Шесть недель назад зашел, сел, за полчаса выпил с полдюжины стопок, встал, взял стул, швырнул его в бар и вышел. Разбил, наверное, с десяток бутылок хорошей выпивки и зеркало. Убытков на четыре сотни.
— Он заплатил?
— Черт, конечно. Копы его еще и арестовали. Повезло, что отделался предупреждением. Но больше
