— Молоко и пять кусков сахара, как обычно? — ехидно спросила Джейн и вышла из комнаты.
— Славная девушка, эта Джейн, — сказала Анна, копаясь в бумагах на столе. — Почти такая же неорганизованная, как и я.
Она нашла мои фотографии под стопкой анкет.
— Итак, мистер Гари Саммерс, — сказала она, проглядывая снимки, — на основании того, что я уже видела, можно сделать вывод, что вы отменный фотограф. Что невольно вынуждает меня спросить: какого черта вы делаете в Маунтин-Фолс, Монтана?
Я собрался было втюхать ей обычное вранье насчет книги, над которой я вроде бы работаю, но сообразил, что она вряд ли поверит. Я также сообразил, что, если я навру ей насчет журналов в Нью-Йорке, которые ждут не дождутся моих снимков, она проведет пару часов за телефоном, все это проверяя. Поэтому я решил говорить прямо. Ну, почти прямо.
— Я работал от случая к случаю в Нью-Йорке, но мне никак не удавалось получить нормальную работу. Я устал от отказов. Решил податься на Запад, может быть, попытаться пристроиться в Сиэтле. Остановился тут на ночь. Мне понравилось то, что я увидел, решил остаться на какое-то время. Конец истории.
Я почувствовал, что ей понравилась моя прямота, то, что я не попытался приукрасить свои неудачи в Манхэттене.
— А почему вы вдруг решили начать снимать лица?
— Чистая случайность, — сказал я, и рассказал, как остановился в забегаловке около Континентального водораздела.
— Блестящие идеи — всегда чистая случайность, — заметила она. — И на этой нам бы хотелось поживиться. Я уже показывала ваши снимки редактору, он тоже пришел в восторг, как и я, и предложил печатать по одной большой фотографии в нашем субботнем издании. Мы назовем это «Лица Монтаны» и будем печатать по одной вашей фотографии каждую неделю. Сначала мы попробуем это делать в течение шести недель… и согласны платить по сто двадцать пять долларов за снимок.
— Не слишком щедро, не так ли? — сказал я.
— Добро пожаловать в Монтану, — ответила она. — Мы ведь не «Вэнити фэр», у нас в штате уже четыре фотографа, и то, что я предлагаю, нормальная цена.
— И все равно это меньше того, на что я готов согласиться, — сказал я, решив не уступать.
— А это сколько?
Я назвал потолочную цифру;
— Двести пятьдесят за снимок.
— Мечтать не вредно, — заметила она. — Сто семьдесят. Последнее предложение.
— Сто семьдесят
— Вы кто, юрист? — спросила она.
Я исхитрился рассмеяться. Далось это мне с трудом.
— Точно, — сказал я. — Разве сразу не видно? Так сто семьдесят пять?
— С вами трудно торговаться, мистер.
— Все равно, вы получаете меня по дешевке.
— Они меня прибьют на следующем заседании по бюджету.
Я вдруг заметил, что флиртую с ней.
— Уверен, что с вами не так легко справиться.
Она улыбнулась в ответ:
— На шарме вы далеко не уедете. Но я не стану спорить из-за пятерки. Сто семьдесят пять. Заметано.
Мы пожали друг другу руки. Она сказала, что пока хотела бы оставить фотографии у себя, выбрать первые шесть, которые появятся в газете. Зазвонил стоящий на столе телефон. Она сняла трубку и попросила подождать.
— Должна ответить, это редактор, — объяснила она. — Приятно было с вами пообщаться. Я свяжусь с вами через пару дней.
Я встал.
— Последнее, — остановила она меня. — Вы в самом деле из Нью-Кройдона, Коннектикут?
Мне внезапно захотелось испариться.
— Откуда вы это знаете? — спросил я.
— От Мэг Гринвуд.
— Она ваша подруга?
— У нас в Маунтин-Фолс все друг друга знают, — сказала она, напоследок одарив меня кокетливой улыбкой. — Пожалуй, мне не стоит заставлять босса ждать. Увидимся.
Я возвращался к себе в квартиру, и меня охватывало все большее беспокойство. Вопросы, вопросы… Что ей успела наговорить Мэг Гринвуд? Назвала меня обманщиком? Сообщила Анне, как я выманил у нее квартиру со скидкой, причем без всяких рекомендаций? Поведала, как я ее очаровывал вплоть до подписания арендного договора, затем наврал ей с воз до небес насчет какой-то несуществующей подруги в Нью-Йорке? (Как, я сказал, ее зовут?) И зачем, господи,
Следующие два дня я просидел, запершись в квартире. Закончил повторно печатать свою коллекцию лиц Монтаны. Боролся с желанием уехать из города. Как-то к вечеру я обнаружил, что стою у окна и смотрю на мужчину моего возраста, идущего по улице с мальчиком лет четырех, которого он вел за руку. Я отвернулся, опустил жалюзи и скрылся в своей темной комнате. С некоторых пор только там я чувствовал себя в безопасности.
В тот день примерно в шесть вечера зазвонил телефон.
— Гари Саммерс? — Еще один незнакомый женский голос.
— Верно.
— Это Джуди Уилмерс. У меня галерея «Новый Запад» на Кромфорд-стрит. К тому же я подруга Анны Эймс, которая заходила сегодня ко мне с вашими фотографиями. Весьма впечатляет.
— Гм, спасибо.
— Слушайте, если вы не слишком завтра заняты, может, мы встретимся, выпьем кофе?
Почему, нет, почему я оказался в таком маленьком городке?
Глава пятая
Галерея «Новый Запад» располагалась на узкой улочке, ответвляющейся от Главной улицы. Это был старый выставочный зал, переделанный в художественный салон того типа, какой вы обязательно встретите на каждом углу в Сохо или Трибеке. Бетонный пол покрашен черной краской. Чисто-белые стены, точечное освещение, кафе со столами и стульями из хрома Сейчас здесь была размещена коллекция абстрактных картин под общим названием «Мечты прерий».
Джуди Уилмерс носила длинную джинсовую юбку и кучу индейских побрякушек. Седые волосы доходили до талии. От нее пахло сандаловым мылом и шампунем из водорослей. Мы сидели в кафе. Она пила чай из шиповника. Я выхлебал двойной эспрессо. Она коротко познакомила меня со своей жизнью. Она родом из района Залива, когда-то управляла маленькой галереей в Пасифик Хейте, но переехала сюда после того, как рухнул ее первый брак и ей понадобилось «изменить параметры».
— То есть представьте себе меня с тысячью квадратных футов торговой площади в Пасифик Хейте. Куплено было в семьдесят девятом за двадцать две тысячи, никаких закладных, а в феврале восемьдесят шестого стало стоить четыреста пятнадцать тысяч, спасибо Ронни Рейгану и его дурацкой экономике. Я хочу сказать, бывает положительный собственный капитал и кармический положительный капитал, понимаете, что я имею в виду? В то же самое время мой муж Гас глубоко погряз в кризисе среднего возраста, в котором
