Говоря эти невероятные и, в общем-то, абсурдные вещи, полковник ни на секунду не убирал с лица любезную предупредительную улыбку, сообщавшую его словам налет будничности и простоты. Что явно шло ему на пользу. Откровенно говоря, я вспоминала слова генерала Азарха о том, что Платов – очень опасный авантюрист и отъявленный негодяй, и хотелось про себя возразить ему, что уж сам-то генерал куда больше похож на негодяя и антиобщественного типа, несмотря на погоны, чем этот улыбчивый бизнесмен из Каталонии.
– Вы очень предупредительны, Петр Дмитриевич. – Я попыталась улыбнуться. – Но я так понимаю, что это будет особенное прослушивание, в некотором роде то…
– Довольно, больше ни слова, прошу вас. – Платов взял со столика пульт дистанционного управления и нажал на кнопку.
Тотчас же раздалось какое-то шипение, и огромная панель стены начала отъезжать в сторону, открывая ниши, сплошь заставленные компакт-дисками. Я никогда не видела такого их количества. Вероятно, здесь было не меньше двух десятков тысяч компакт-дисков, а то и больше.
– Я каждый день покупаю несколько десятков компактов, – пояснил полковник. – Иногда – сразу целые коллекции. Кое-что потом выкидываю, но многое оставляю. Помимо этого я люблю менять и аппаратуру, как бы хороша она ни была. Использованную расставляю по дому или отдаю прислуге. Та, что стоит сейчас перед вами, – не самая лучшая, но в данном случае наиболее подходящая. Мне привезли ее из Лос-Анджелеса. Но дело не в ней и не в компактах.
Он выбрал нужный диск и вставил его в компакт-плейер. Потом уселся и пристально посмотрел сначала на Шульгина, потом на меня. Впрочем, обратился он не ко мне, а именно к Родиону Потаповичу.
– У тебя нет проблем с психикой? – последовал неожиданный вопрос. – По крайней мере не появилось ничего нового за истекшие пять лет, а, сынок?
– Откуда? – ухмыльнулся босс. – Все, что можно, я уже получил под вашим чутким руководством, Петр Дмитриевич. Теперь я промышляю на ниве частного сыска и особенно нервы не треплю – по крайней мере по сравнению с тем, что было раньше. Так что ничего нового.
– А… тогда все хорошо, – кивнул Платов, не обратив никакого внимания на язвительное замечание Родиона. – А вы, Мария?
– Надеюсь, что нет, – сказала я, а сама подумала о том, что этот же вопрос полковнику неплохо было бы задать самому себе. Уж больно он экстравагантен.
– Ну что ж… – в задумчивости пробормотал полковник. – Что ж, тогда слушайте музыку… Вот она, квадросистема «Psycho AMG-18» под кодовым названием «Станиславский». Проект «Не верю»… Быть может, вам уже приходилось слышать такое название.
Родион покачал головой. Платов пожал плечами и сказал:
– Ну что ж… надеюсь, что так.
И включил музыку.
Конечно же, мне много раз приходилось слышать эту песню. Наверное, с особой обнаженностью она звучит для тех, чья жизнь уже минула половинный рубеж и покатилась к закату, когда чувствуешь, что есть нечто такое, чего уже не поправишь, не вернешь, для кого справедливо: «Первый тайм мы уже отыграли…»
Я много раз слышала ее, но ни разу – как сейчас.
…Это сразу накатилось, как вал, и пронзило насквозь, словно через мое тело пустили электрический ток, но не убивающий, не гибельный, а заставляющий только корчиться от будоражившей душу дрожи. Первые слова («Оглянись, незнакомый прохожий…») тут же потонули в этой волне ощущений, словно и не было никакого смысла вслушиваться в текст, хотя, безусловно, он прекрасно воспринимался.
Я, конечно, подозревала, что музыка может быть субстанцией такого же сугубо вещественного свойства, как, скажем, дерево, палкой из которого тебя огрели по голове, или металл, который в форме ножа загнали тебе под ребра или пустили пулей в сердце. Так говорил мне Акира, мой отец и учитель. «Музыка может исцелять и убивать не хуже любого лекарства и яда соответственно», – говорил он. В свое время мне это удалось почувствовать, когдя я побывала на московском концерте одной известной экстремальной группы из Бразилии. Тогда из огромных колонок несся всесокрушающий шквал, до отказа заряженный дикой стихийной энергией, и тогда же было зафиксировано несколько смертей от инфарктов и инсультов; а еще несколько поклонников тяжелой музыки с не в меру неустойчивой психикой отправились на стационарное лечение в клинику соответствующего профиля. Звук давил, ввинчивал в землю, неистовствовал и яростно рвал в клочья все представления о времени и пространстве.
Но тогда это объяснялось лишь несоразмерной мощью и плотностью звука, то есть непревзойденными техническими характеристиками аппаратуры. Сейчас же было совсем другое…
Нельзя сказать, что из диковинных колонок, прикрытых металлическими щитами, извергался мощный и пышущий бешеной энергией звук. Нельзя сказать, что децибелы зашкаливали за все мыслимые пределы. Разумеется, это был очень качественный звук, но главное не в качестве звука.
Да, это было что-то совсем другое.
Мне почудилось, что чьи-то тонкие пальцы скользнули по моему горлу и словно стиснули его. Затем, пробежав по лицу, взъерошили волосы, ставшие вдруг необычайно чувствительными – будто в них, в моих волосах, трепетали чуткие нервные окончания, болезненно реагировавшие на каждое прикосновение. А потом эти пальцы словно проникли в мою черепную коробку… Конечно, я не могла это чувствовать – смешно говорить о каких-то ощущениях мозга, – но ощущение было именно такое. То есть казалось, что кто-то управлял моими мыслями и эмоциями.
Эта музыка, такая красивая, но такая обычная и притершаяся к моему сознанию, сто раз слышанная и сто раз пережитая, вдруг словно прониклась чем-то качественно новым, свежим и благоухающим. И чудилось, что мне – пусть на мгновение – открылась истина…
Я почти бессознательно подняла руки и почувствовала, что по моему лицу побежала теплая струйка. Я совершенно точно знала: это кровь. Потому что чем еще можно плакать в этом мире, когда в сердце рвется такая боль… и любовь?
– Вероятно, лучше было бы прослушать песенку про Антошку, которому настоятельно рекомендуют копать картошку, – раздался вдруг холодный язвительный голос. – Хотя нет. Тогда вы начали бы требовать, чтобы вам предоставили весь садово-огородный инвентарь.
И тогда я поняла, что все закончилось. Вспомнились слова Азарха: «…Но один из наших сотрудников испытал его действие на себе. Говорит, что это нечто невообразимое».
Глава 11
Я подняла голову и посмотрела на полковника. Тот с ироничной усмешкой вынимал диск из аппарата. Взглянув на босса, я невольно вздрогнула. Родион был ужасно бледен, а его глаза… Я никогда не видела у него таких глаз, даже тогда, когда нас полгода назад взяли в заложники и собирались топить нами печку.
– Босс…
Он энергично помотал головой, словно пытался стряхнуть с себя оцепенение. Немного помедлив, проговорил:
– Я вижу, Петр Дмитриевич, вам удалось убить одним выстрелом двух зайцев. Ведь у вас, насколько я помню, всегда были две мечты: мощное психотропное оружие и музыкальная аппаратура мирового класса, которую несколько лет назад сложно было достать даже вам. Вы добились того, что сбылись обе мечты.
– Я синтезировал два этих ориентира и получил совсем неплохой эффект, – с удовлетворением заметил Платов. Откинувшись на спинку кресла, он закурил сигару и спросил: – Не так ли, Мария?
– Да, – выдохнула я.
– Вы уже пришли в себя? – Подавшись вперед, полковник легонько сжал мое левое запястье – вероятно, прощупывал пульс.
