Владимир стоял в примерочной кабинке, прислонившись к ее деревянной стенке плечом, и не двигался.
Киллера же не было видно. Неужели скрылся? Пора бы уже… скоро и менты явятся.
А киллер, надо сказать, подготовленный хлопец. Не иначе экс-спецназовец или что-то наподобие.
Я уже открыла было рот, чтобы сказать Каллинику, что пора идти – но тут же сжала губы и даже прикрыла их рукой, как будто не была уверена, что без такой меры что-нибудь – звук ли, слово или же целая фраза – не просочится наружу…
А замешательство мое объяснялось просто.
Киллер никуда не уходил. Он был здесь. Киллер стоял по другую сторону перегородки, приложив к ней обе ладони. По всей видимости, он затаил дыхание, иначе Каллиник, который с перепугу различил бы, как паук плетет свою паутину, наверняка услышал бы его.
Я перевела взгляд на свою левую руку и только сейчас увидела, что в ней зажат… нет, не автомат, а массивный мужской ботинок. Вероятно, из числа тех, что свалились с разбитой охранником стеклянной полки.
Я медленно отвела руку назад, зажмурила один глаз, целясь прямо в голову киллеру. Думаю, что при удачном попадании мужик секунд на пять-шесть забудет, как его и звали. А за пять секунд… за пять секунд можно многое предпринять.
Но я не успела этого сделать, потому что как раз в это мгновение киллер оторвал правую ладонь от поверхности перегородки, сжал кулак – и, отведя этот кулак не более чем на полметра от перегородки, ударил в нее.
И снова – уже во второй раз за эти минуты – я не ожидала от него этого.
Кулак пробил переборку, которая была никак не тоньше семи миллиметров, как лом пробивает и скалывает лед, намерзший у дороги. Рука убийцы вынырнула на уровне шеи оцепеневшего от неожиданности и страха Каллиника и впилась ему в горло. Владимир вцепился в эту руку, которая была тоньше его собственной, обеими пятернями, но с таким же успехом он мог хватать мраморную статую.
Его лицо побагровело, глаза закатились – и тут я швырнула в голову киллера ботинок.
Не понимаю, как ему удалось уклониться, – это, знаете ли, просто-таки кошачья реакция.
Кошачья? Это слово проскользнуло в мозгу, и тут же перед глазами на мгновение возник рисунок той самой угрожающе растопыренной лапы… метки.
Киллер отпустил горло Каллиника и, выдернув руку из пролома, вскинул на меня автомат и нажал на курок. Автомат издал сухой треск и захлебнулся: кончились патроны в обойме.
Киллер коротко размахнулся и швырнул в меня автомат. Я без труда уклонилась, но в это время в другой руке убийцы появилась вторая дымовая шашка, наверно, точно такая же, как и первая.
И через секунду она полетела мне в лицо.
Пыхнули черные клубы, и я, припав к земле, вытянула ногу с таким расчетом, что киллер как раз навернется через нее. Но ничего подобного не произошло, наверное, я плохо рассчитала, а еще через две секунды затрещали осколки витрины, и я поняла, что по ним киллер уходит и что догнать его нет никакой возможности.
Да и сил – тоже, пожалуй, нет.
Я вслепую нашла Каллиника. Он сидел в примерочной кабинке и что-то бормотал. Я приблизила свое ухо к его губам и в теплом, то и дело перехватываемом дыхании Владимира уловила то, что я уже слышала сегодня:
– Если только можно, Авва Отче… эту чашу мимо пронеси.
Кажется, Каллиника заклинило от потрясения.
Ничего. Главное, чашу пронесли мимо.
5
Черный дым выдуло из развороченного помещения, пошевелилась порезанная осколками витрины продавщица, а кассирша, которая звонила в милицию да так и не положила трубку, только теперь бросила ее на базу телефонного аппарата, и до меня донесся ее полувздох-полубормотание:
– Господи, и чего я не пошла преподавать в школе географию? Ведь предлагали же мне, дуре, после университета… предлагали.
Я помогла подняться скорчившемуся в примерочной кабинке Каллинику, растирающему шею, на которой остались следы сильных пальцев чуть не убившего его человека. Лицо Владимира было пепельно- серым, губы побелели и мелко дрожали, но сейчас он вовсе не выглядел перепуганным – просто обрушившееся на него новое потрясение до предела натянуло нервы, и без того накрученные постоянным напряжением, недавней истерией и избытком алкоголя.
– Где эта сволочь? – пробормотал он, потирая горло. – Ты представляешь, Маша, ведь он хотел задушить меня дважды. В первый раз, когда он бросил эту штуку с черным дымом… Он напал на меня сзади и свернул бы мне шею, как куренку, если бы я в этот момент не держал руки возле головы. Я успел перехватить его руки, но силища, Машенька, силища-то какая! Наверное, Боря Рейн, которого точно таким же манером… наверное, Боря Рейн даже и пискнуть не успел. Я же всегда был не самым слабым физически, в свое время даже в десанте служил, хотя толку от этого, оказалось, никакого. Но тут, Маша, тут такая силища!
Он посмотрел на пробитую переборку и невольно вздрогнул всем телом.
– А во второй раз, когда грохнуло у самого уха и его рука – через фанерку – ко мне просунулась, тут уж я, грешным делом, подумал – все, кранты. Спасибо тебе, – он покачал головой, а потом отвернулся. – Спасибо.
Странные эти мужчины. Спасла ему жизнь, а он отворачивается и, вероятно, чувствует себя ничуть не лучше, чем если бы его прикончили. Не любят, когда их спасает от гибели женщина.
– Сейчас менты приедут, – сказала я. – Так что нам еще предстоит веселое разбирательство. А ты, Володя, сядь пока в свой «Мерседес», от греха подальше. Мало ли что. И не смотри на меня так, скажи спасибо, что выжил.
– Я уже сказал.
– Гену твоего убили, и шофера тоже. И…
И только тут меня прожгла чудовищная мысль, которая ранее, непонятно почему, не приходила мне в голову. Да как же я могла забыть?!
Я отстранилась от Каллиника и, едва не сбив с ног поднимающуюся с пола продавщицу с распоротой стеклом ногой, выскочила сквозь разбитую витрину.
Каллиниковский «Мерседес» все так же стоял у входа в магазин. А куда он денется, если на земле рядом с приоткрытой дверцей валяется застреленный шофер, а в метре от него, прикрытый длинными полосами стекла, лежит с раскроенной грудью телохранитель Гена, который на этот раз наелся не «чебурашек», как зло сказал еще в «Клеопатре» Каллиник, а самого что ни на есть банального свинца. В количествах, не совместимых с жизнью.
Я подскочила к дверце авто и решительно распахнула ее.
Сердце ухнуло и упало – и сразу стало холодно.
Родион Потапович Шульгин, мой босс, неподвижно сидел, уткнувшись лицом в спинку сиденья. С его правой руки капало что-то темное.
Не оставалось ни малейших сомнений, что именно.
Я тихо застонала, и тут за моей спиной возник Каллиник. Он мягко обнял меня за плечи и произнес с горькой иронией, которая в данных обстоятельствах прозвучала совсем иначе, чем в известном фильме:
– На его месте должен быть я.
– Напьешься – будешь, – как паролем, машинально откликнулась я, толком не сознавая, что я говорю, и как еще находится место для иронии в этом воздухе, перенасыщенном смертью и тьмой.
