Владимир Андреевич похмелился. Хочется верить, что удачно.
На его груди – правда, не с такой интенсивностью, как на спине, – виднелись царапины, но не глубокие, ярко-красные, а розовые и вполне невинные.
– Доброе утро, – приветствовал он меня. – Как самочувствие?
– Да так… средне, – пробормотала я. – Володя, это… это я тебя так разделала?
– Ага, – сказал он, – ты темпераментная леди. Н-да. Не был бы пьян, так ты меня, наверное, просто разорвала бы.
«Еще спасибо скажи, что я на ночь снимаю с пальцев титановые накладки, а то кожу со спины можно было бы на ремни продавать».
– Извини, – сказала я. – Погорячилась.
– Ничего, мне очень даже понравилось! – с живостью воскликнул он. – Куда уж больше… все женщины, которые мне попадались, по сравнению с тобой просто амебы. Хотя, конечно, с маленькими и хиленькими мужиками тебе лучше не связываться: загоняешь, сломаешь и убьешь.
– Что ты такое несешь, Каллиник? – строго произнесла я. – Лучше дай мне чего-нибудь попить.
– Сию минуту, – сказал он, поднимаясь с кровати и даже не потрудившись чем-нибудь прикрыться. – Водку ты, конечно, не будешь. И это правильно. Нет ничего хуже, чем похмеляться водкой. К тому же тебе еще работать сегодня. Да и мне больше достанется. Тут где-то кофе был… так его варить надо. А… вот сок. Натуральный сок очень полезен для здоровья. Я в свое время купил оптовый склад, там в основном соками и торговали. Но теперь я…
Пока Каллиник, у которого абстинентный синдром, то есть похмелье, по-видимому, выражался в повышенной болтливости, произносил монологи и наливал сок, я рассматривала его спину и размышляла.
В сущности, размышлять тут было нечего. По всему выходило, что тот человек, что присылал Каллинику и его убитым друзьям рисунки кошачьей лапы, был… один из моих мертвых братьев.
Если допустить такое, то все сразу объяснялось: и тот трепет и странное чувство, которые пронизывали меня при рассматривании того рисунка, и невероятные боевые качества киллера в магазине, и кровавые полосы на спине Лили Адамовой, которая сама себя называла Лилит.
Потому что в ее Леше (или как там она его звала) пробуждался зверь точно так же, как этой ночью во мне пробудилась пантера.
Но как же киллер может быть одним из моих братьев, если Акира на моих глазах обезглавил троих из них, а четвертый, ягуар, умер в больнице.
Умер ли?..
– Алле, леди!
Я вскинула глаза на Каллиника: он стоял передо мной с бокалом сока и смеялся.
– Извольте одеться, Владимир Андреич, – сказала я. – Что это за нудистские демонстрации?
– Ты тоже не в шубу закутана, – сказал он и, передав мне сок, начал по всей комнате искать одежду, а это было занятием нелегким, поскольку все в комнате было перевернуто вверх дном.
К тому времени, как Каллиник нашел свои брюки под кроватью, рубашку под тумбочкой, – к тому времени я уже успела посетить ванную комнату, надеть чистое белье и облачиться в недавно купленный костюм. И еще – собрать в один тюк мою вчерашнюю одежду, разорванную на клочки, и выкинуть в мусорное ведро.
Я оставила Каллиника приводить себя в порядок и спустилась в кабинет босса.
Родион Потапович был уже там. Но не за столом, а на диване, который совсем недавно чуть не сломала своей массивной тушей Екатерина Измайловна Адамова. Он свернулся на диване в клубочек и спал, подложив под щеку ладонь.
Да, по всему видать, что вернулся он поздно. Точнее, рано – рано утром. И не дошел до своей спальни, а заснул прямо у себя в кабинете.
Это хорошо. В этом случае, надо полагать, он не имеет представления о том, что происходило в моей спальне, и не услышал жуткого звукового сопровождения.
Босс всегда спал очень чутко. Не успела я сделать и двух шагов по его кабинету, как он открыл глаза и посмотрел на меня вполне осмысленным, а не мутным и сонным, как большинство людей при пробуждении, взглядом.
– Доброе утро, Мария.
– Доброе утро, Родион Потапович. Как ваши успехи?
– Да так… – поднимаясь с дивана, проговорил босс, и по неопределенности, звучащей в его голосе, я поняла, что ему удалось нарыть что-то если и не существенное, то по крайней мере проливающее свет на это дело. – Мария, у нас есть кофе? Я имею в виду нормальный кофе. Молотый.
– Сейчас сделаем, Родион Потапыч. Что, тяжко без Валентины? Отвыкли от холостяцкой жизни, теперь снова надо привыкать?
– Ничего, она скоро возвращается с Потапом, – сказал Родион.
Пес Счастливчик, только что выползший из своего излюбленного места ночевки – пятачка под лестницей, застеленного половичком из плотного драпа, прогретого близко расположенной батареей, – подпрыгнул на задних лапах и тявкнул, услышав излюбленное имя «Потап».
Я подозрительно покосилась на друга человека, который, очевидно, был голоден и потому представлял угрозу для любого предмета в доме, независимо от съедобности этого предмета, и сказала:
– У меня тоже все в норме. Клиент отдыхает. Он вчера, кажется, снова переусердствовал в употреблении алкогольных напитков. Так что, наверное, будет отсыпаться.
Счастливчик опять тявкнул, почуяв близость съестного, и тут это самое съестное – под центнер весом! – вошло в кабинет босса и сказало:
– Будет отсыпаться? Не тут-то было. На том свете отосплюсь.
– А это еще что за реминесценции «клеопатровского» шоу, а? – грозно спросил Родион Потапыч. – «На меня наставлен сумрак ночи…» Вы лучше вот что скажите, Владимир Андреевич: есть хотите? От плотного завтрака не отказались бы, нет? Верно?
– Да уж куда вернее, – смеясь, ответил Каллиник.
– Вот и прекрасно. Я заказал завтрак как раз в вашем ресторане. В десять часов нам должны его принести. Ага, звонят. Так это, наверное, они.
С лица Каллиника сбежала улыбка, он схватил Шульгина за руку и произнес отрывисто и чуть хрипловато:
– А почему вы убеждены, что это именно те, кого вы ждете? Повара из моего ресторана?
– Разве заказы у вас разносят повара, а не курьеры? – удивленно произнес Родион. – Владимир Андреевич, вы можете сами взглянуть на монитор видеофона и выяснить, кто это такие. Вы же знаете в лицо персонал вашего ресторана, так?
Каллиник отнял свою руку от локтя Родиона, сел на диван, вытер вспотевший лоб и пробормотал:
– Поваров – да. Охрану… еще пару музыкантов из оркестра и дирижера, Леню Блюмберга.
– Да, нервы у вас не в порядке, Владимир Андреевич, – сказал Родион. – Но это и неудивительно. К тому же вы в последнее время позволяете себе злоупотреблять алкоголем и, – он выразительно посмотрел на меня, – Марию вовлекаете. Она, понятно, не против. Еще бы. Если бы я был женщиной, я тоже был бы не против.
Сомнительный этот комплимент не произвел на Каллиника никакого впечатления. Он продолжал неподвижно сидеть на диване, свесив руки, и, верно, думал, что такая жалкая жизнь – дергаться на каждый звук – не может продолжаться долго. Надо менять ее, эту жизнь.
Мне стало жалко его, этого большого, красивого, властного, но такого подавленного человека. Я поспешно отвернулась, чтобы Родион Потапович не заметил выражения моего лица.
Не люблю жалеть мужчин.
– Превосходно готовят у вас в «Клеопатре», Владимир Андреевич, – сказал босс, кладя вилку на стол и принимаясь за кофе.
