– На столе Владлена Моисеевича лежала справка формы «7Б». Вы знаете, что это такое?
– Ну, слышала что-то.
– Так вот, «7Б» выдается клиническим сумасшедшим. И такая справка лежала на столе Горового, там была подлинная печать воронежской психиатрической клиники, в нее были вписаны его фамилия, имя, отчество, стояла дата – дата его убийства! – и два слова…
– Какие два слова?
– Диагноз.
– И?..
– Диагноз: «Здаров. Па смертно». Так и написано, с грамматическими ошибками.
– Понятно, – пробормотала я. – Да… не знала. Тогда у вас, Берт, действительно есть основания так считать…
…А тем более есть они у Родиона, знающего и о записке, подброшенной в почтовый ящик Сергея Георгиевича Белосельцева. Странный убийца, делающий все для того, чтобы его вычислили. Подкидывающий записки, по которым, вне всякого сомнения, можно составить его психологический портрет. Родион говорил, что графологическая экспертиза записки, представленной Белосельцевым, дала исчерпывающий в своем роде результат: почерк принадлежит человеку, страдающему отклонениями в умственном развитии. А тут еще, оказывается, была и вторая записка, нашкрябанная в форме справки «7Б» и снабженная печатью воронежской психиатрической клиники!
Все указывало на то, что убийца Горового – не кто иной, как Дима Белосельцев, официальные похороны которого состоялись совсем недавно. Развитие интриги этого дела осложнилось похищением Нины Алексеевны, которое провернули совершенно другие люди – в полном, судя по всему, умственном здравии.
Да, Родион был прав, когда говорил, что главное – нащупать воронежские ниточки этого дела.
И мало-помалу перед моими глазами начала создаваться полная картина тех действий, которые следовало мне предпринять в Воронеже для того, чтобы распутать этот клубок.
…Мы отъехали от Москвы километров пятьдесят, когда Сванидзе тронул меня за локоть и негромко произнес:
– Кажется, за нами «хвост».
Глава 11
За четыре дня до…
Роман Белосельцев поднял голову и проговорил:
– Что… со мной?
– А что с тобой? – равнодушно спросил сидящий в углу бородатый Николай.
– Я, наверно, болен… Голова страшно болит, в горле сухо, и вообще – как будто по мне проехал каток этой… асфальто… укладочной машины. Трясет. Руки… знаешь, Вася, как ватой набили.
– Вообще-то я Коля, – снисходительно сообщил бородатый. – А что касается твоего страшного заболевания, так ты, Рома, не ерничай, дурака не валяй.
– Как?.. – вздрогнув, глухо спросил Белосельцев. – Не валяй…
– Дурака не валяй, вот что! Как будто бодуна ни разу не было.
Роман сел на кровати и, обхватив руками голову, пробормотал, подавшись вперед:
– Ну да, ну да… не валяй… Димку.
– Ты, я смотрю, Ромочка, залипаешь, – сказала вошедшая в спальню Ирина. – Фу, мужики… ну у вас тут и перегар! Здесь и непьющий заболеет, а вы вчера отгрузили чуть ли не по литру. Хотя Рома, конечно, меньше пил. Зато теперь больше страдает.
– Да дай ему похмелиться хорошенько, а то нам работать сегодня надо, – произнес Николай. – А наш новенький должен быть в норме. Тем более что сегодня…
– Ладно, Коля, – сказала Ирина. – Не рассуждай больше нужного. Рома, на-ка вот выпей, а то на тебя же смотреть муторно.
– Что это? – спросил тот.
– Да опохмелка твоя. Водки немного, потом…
При слове «водка» Роман схватился за горло, его лицо, и без того бледное, приобрело зеленоватый оттенок. Впрочем, он заставил себя через силу выпить предложенное Ирой пойло. Вскоре лицо его порозовело, сухие серые губы увлажнились и приобрели обычный свой цвет, и вообще Белосельцев утратил отвращение к жизни, давившее его несколько минут назад.
– Вот что, Рома, – сказал Николай, – сейчас перекусим, а потом – смело вперед, труба зовет! Нужно клиента вести к нотариусу. Он переоформляет квартиру на сына, а самого мы выписываем в сельскую местность по желанию клиента. Молодость вспомнил, деревню и все такое. Но есть у клиента одна загвоздка, Рома: этот чудесный старик страдает расстройством памяти и потому, приняв решение о переоформлении квартиры на сына, через пять минут уже ни хрена не помнит: дескать, какой сын, какая квартира? И соответственно, чтобы оформить всю эту кучу справок – а там сложный обмен с участием трех сторон, – нужно со старичком постоянно скандалить. Он упрямый как черт – его уговоришь передать квартиру сыну, а он забывает, к нему на следующий день приходишь, а он тебя чуть ли не с лестницы спускает. И ведь ничего с ним не сделаешь, могучий старик! А мне Ирина как про тебя рассказала, так я и подумал: а ведь нам такой нужен! Ты ведь, я так понял, в мозги что угодно вбиваешь. Так что, Рома, поезжай к нему и скажи, что ты идейный коммунист и можешь взять его на собрание партячейки. Старик на этом немного повернут.
Роман мутно глянул на Николая, и тому показалось, что у него начинает жужжать в ушах. Он немедленно скосил глаза в сторону, стараясь не смотреть на Белосельцева, и сказал:
– Дело техники, ты сможешь. Посадишь его в нашу машину, там уже его будет ожидать сын, и мы поедем к нотариусу и там на месте все сразу оформим, чтобы он, этот старик, не забыл. А то мы с этим маразматиком намучились – сил нет!
Роман глянул на Ирину:
– Это в самом деле… так?
– А почему ты мне не веришь? – усмехнулся Николай. – У тебя, кажется, еще не было причин мне не верить.
– Да я верю, – ответил Роман. Ирина присела рядом с ним и, требовательно взглянув на Николая, сказала:
– Коля, выйди. Я сама ему все объясню.
…Когда через несколько минут Роман спустился к машине, бородатый осторожно выглянул из окна во двор, где возле черной «Волги» их ждал Белосельцев в черной куртке и черной кожаной бейсболке, подаренной ему Николаем, и спросил:
– Ну, Иришка… что он?
– Сделает, – не глядя на Николая, ответила она. – Все сделает. Тем более что ты сам вчера, кажется, немного понял, кто он такой.
А спустя двадцать минут Роман стоял перед большой, обитой коричневым кожзаменителем дверью и нажимал звонок – раз, другой, третий. Его предупредили, что хозяин немного глуховат. Впрочем, дверь открыли довольно скоро. На пороге возник высокого роста худой старик с седой бородой и подрагивающей нижней губой. Его глаза недоуменно выпучились на гостя. Старик держал в руках охотничье ружье. Роман не успел и слова сказать, как тот навел на него два черных дула и рявкнул густым, гулким басом:
– Опя-а-ать?!
– Вы же меня не знаете, – выговорил Роман. – Я еще ничего не… я объясню, уберите, пожалуйста, ружье.
– Чевво?..
От него пахло водкой и почему-то сырым мясом. Белосельцев чуть прищурился.
– Я поговорить, – тихо сказал он, пристально глядя на свирепого хозяина квартиры. Тот что-то
