корабли длинными щупальцами и утаскивают на дно. А потом не стало и самих финикийцев: римляне, захватив Карфаген и Новый Карфаген (Картахену), прервали историческую память. Потому к нам никто больше и не плавал.
Царь Мавритании, как теперь называлась земля берберов, слушал мои рассказы целую неделю. Он предлагал мне дворец ради того, чтобы я остался его слугой, но я был упорен в своём желании вернуться к своему народу. Через двенадцать лет после отбытия я вернулся на острова.
За время моего отсутствия четверо из пяти моих старших братьев погибли. Один получил камнем в голову в ходе совершенно безобидной перебранки с соседним племенем (обычно пограничные трения заканчивались словами и парой — другой брошенных камней). Второй утонул во время рыбалки при штилевой погоде недалеко от берега, на виду у всего племени. Третий поцарапался и умер от заражения крови. Четвёртый женился и в первую же ночь умер от восторга. В живых оставался только самый старший брат, он и правил вместо отца, который ослаб и отошел от дел. На острове начали поговаривать о проклятии, висящем над родом. Отец слёзно просил меня поберечься.
Презрев всякие страхи, я принялся ходить по всем островам и рассказывать. Я рассказывал о больших кораблях римлян и греческой философии, о выделке железа и о недостатках республиканского строя. Я говорил, что нам нужна выборная власть, которая объединила бы все острова и позволила бы построить флот. Я говорил, что мы не должны повторять ошибок других народов, у которых все племена обособилось одно от другого, понастроили укреплённых городов и принялись воевать друг с другом ради захвата рабов и денег. Я говорил, что другие народы начали носить одежду всегда, не снимая, и теперь большую часть жизненных сил тратят на то, чтобы с помощью одежды выглядеть теми, кем они не являются: важными, гладкими и торжественными, прячут за ней злобу и болезненное самолюбие. Я говорил, что мы не должны носить одежду, должны отказаться от неё совсем, чтобы радость от видения тел друг друга не переставала течь в нас. Я говорил, что мы должны перехватить у берберов выделку пурпура, а на вырученные деньги покупать металлы, корабельный лес и книги. Я говорил, что мы должны построить левиафана, иначе вскоре на наши берега ежемесячно будут высаживаться охотники за рабами и хватать всех, кто не успеет убежать.
Я много слышал про то, как пираты опустошали многие средиземноморские острова и прибрежные страны до тех пор, пока их не прижала (но так и не уничтожила) Римская империя. Наши острова находились в намного более уязвимом положении: охотники до лёгкой наживы могли приплыть и с севера, и из Африки, и из той же Римской империи. Для этого не нужно было ничего особенного, острова были видны в хорошую погоду от Африки. Достаточно было иметь два — три гребных корабля и несколько сотен соратников, чтобы организовать экспедицию. Таких лихих людей в мире было много, я повидал их немало по портам средиземноморья. Под присмотром римских властей они занимались в основном торговлей, но готовы были на много большее. Насколько я знал цены на рабов, это дело должно было стать сверхприбыльным. У меня не было иллюзий в том, что уже после первого удачного похода набеги станут регулярными. Некоторые со мной соглашались, большинство островитян надо мной смеялось. Но уважали все.
Когда через год я объединил под своей властью весь остров, все перестали смеяться. Когда мой брат умер от пищевого отравления, я сразу вернулся с самого северного острова, где находился со своими проповедями. Я взял воинов племени, научил их римскому бою в строю, со щитами, и легко разметал соседскую деревенщину. Обошлось без смертоубийств и без террора — побеждённые племена получили право голоса во вновь организованном органе власти острова, пришлось только сменить вождей племён. Через полгода, когда слухи разошлись по всем островам, наши корабли появились на Тенеифе, самом крупном острове. Я объявил, что теперь на Тенеифе будет центральный орган власти всех островов, и потребовал, чтобы все племена прислали представителей. Пригрозил, что тех, кто не будет участвовать, приведём силой. Традиции выборной власти у наших народов существовали ещё с тех времён, когда вторая волна плыла на своих кораблях — тогда все вопросы обсуждались на общем сходе. Со временем общих вопросов не осталось, и все вопросы свелись к пограничным трениям, которые решались, как правило, громким криком.
Восстанавливая общий сход, я, как получалось, восстанавливал старые традиции. По этой причине сильного сопротивления не последовало, всё свелось к недовольному бурчанию. На общем сходе я настоял на постройке флота и самого сложного своего изобретения — левиафана. Сход согласился избрать меня консулом островов, но потребовал жениться. Я выбрал одну милую даму с Тенеифе, которая мне очень нравилась. Каково же было моё удивление, когда выяснилось, что это была та самая дама, на которой меня хотели женить братья ещё в ранней юности! Братьям идея женить меня пришла, оказывается, не просто так, а потому, что братья этой девчонки сказали моим братьям, что она им сказала, что я ей очень нравлюсь. На Тенеифе она оказалась после этого случайно.
Мы правили целых три года. Система власти, которая была установлена на островах, являлась компромиссом между республикой и властью царей: военные отряды подчинялись вождям племён, но вождь выбирался на фиксированный период собранием всех мужчин местности. Кроме того, действовали суды, подчинённые только центральным властям.
За это время мы построили несколько кораблей для океанских плаваний, пробили пешеходные дороги везде, где это было доступно человеку, и перехватили добычу и торговлю пурпуром. Воевать с берберами не пришлось. Когда их корабль в очередной раз пришел за грузом пурпура, то увидел ужасающую картину: встречающая их галера была атакована огромным существом, которое высунуло из-под воды щупальца и порвало её на части. Несчастных барахтающихся моряков спасла другая галера, которая отвлекла левиафана громкими звуками рога. Чудовище кинулось в погоню за новым врагом, а берберы вытащили из моря перепуганных 'жертв кораблекрушения'. Матросы с круглыми от ужаса глазами благодарили спасителей.
Всё это было, конечно, постановкой. Левиафан представлял из себя полупогруженную галеру, которую приводили в действие гребцы. Движителем был хвост из гибких досок, а щупальцами — надутые шланги из козьих шкур. 'Жертвенная' галера была тщательно подпилена в нужных местах, а круглые от ужаса глаза мы репетировали целый месяц. Это было самой сложной частью плана, мои сукины дети земляки не привыкли сдерживаться и ржали, как лошади. Впрочем, комедией это было не до конца: как мы выяснили уже после создания левиафана, надувные манипуляторы могли размахивать очень тяжелыми грузами весом в десятки и даже сотни килограмм. Проломить тоненькую обшивку кораблей ими ничего не стоило.
После такого представления берберы сразу согласились на то, чтобы все грузы с островов привозили наши корабли. Мы экспортировали пурпур и коз, козьи шкуры и зерно, собак и масло. В Мавританию шла небольшая часть экспорта. Основной поток шел в Римскую империю. Наши корабли в темноте проходили мимо Геркулесовых Столпов и разгружались в портах Испании или Северной Африки. В Испании мы представлялись выходцами из Африки, в Африке — из Испании.
Такую комедию моим потомкам удалось ломать более пятьсот лет. Потом во внешнем мире начались войны, а на островах потребность в металлах уменьшилась: все дороги были проложены, а сельское хозяйство довольствовалось деревом. Торговля сошла на нет, и про острова все забыли. Левиафаны иногда показывались тем судам, которых заносило в наши края, и этого оказалось достаточно, чтобы держать их на отдалении, даже викингов. Народ зажил спокойно, мирно и изобильно. Острова почти на полторы тысячи лет стали 'курортом' для тех из ангелов и светлых душ, кому после тяжелых повреждений нужно было прожить жизнь в человеческом теле и восстановить силы, не подвергаясь различным стрессам войны или голода. Повышенное присутствие ангелов, в свою очередь, сделало жизнь на островах весёлой и стабильной. Перед тем, как остров должны были завоевать испанцы, ангелов и большинство светлых душ с островов вывели. Бороться за правду стало некому, вожди тут же отменили выборные сходы и перестали слушаться решений судов, и к приходу испанцев на островах установилась феодальная структура. Но традиции праведности были настолько сильными, что испанцам оставалось только удивляться тому, как голые люди островов живут между собою мирно, а с ними рубятся до смерти. Те племена, которые не перебежали к ним под действием христианства, завоевателям пришлось вырубать до последнего человека.
Но это всё было потом. А пока… а пока я умер в возрасте тридцати одного года. Я привёз из внешнего мира не только знания, но и 'болезнь легионеров'. Очень злые болезнетворные микробы,
