месяцы-годы развеялось немало иллюзий, которые имели место быть в сказанном, написанном, и вообще, содеянном мною в разное время тому назад. И вот теперь очень хочется, чтобы все, по возможности, стало на свои места, очередные, исконные и искренние, а также — разрешить вопросы, которые, возможно, у кого-то возникают ко мне. Хотя сразу хочется казать, что все, что будет здесь мною сказано, уже содержится в гораздо более глубокой и полной форме в моих стихах и песнях. Имеющий уши слышать — несомненно услышит. А, кроме всего прочего, сейчас кругом такая ебнутая ситуация, что если ты не скажешь сам — неизбежно выскажутся за тебя. И тогда будет уже позно подавно, или по меньшей мере, трудноисправимо. Тем более, что сейчас происходит такой буйный рост народной мифологии, дрязгов сплетен… вот.

— Что ты можешь сказать по поводу публикуемой тобой подборки собственных стихов и текстов песен?

— Я крайне против того, чтобы, вообще, где-либо печатались тексты моих песен. Просто негодую. Песня — это песня, и текст ее имеет свою значимость лишь в общем песенном контексте. А это — и энергия исполнителя, и мелодия, и гармония, и ритм, и еще куча необходимейших компонентов. Я, вот, не воспринимаю (во всяком случае в полной мере) песен Высоцкого или Башлачева на бумаге — это надо слушать. Или петь самому. Иначе ничего настоящего, ничего целого не возникает. То, что я здесь публикую — это именно стихи, написанные мною ИМЕННО для визуального восприятия, для 'прочтения глазами', а отнюдь не вслух. 'Как В Мясной Избушке' — хоть и должна звучать (да, и звучит в Хронике Пикирующего Бомбардировщика), но на мой взгляд, «работает» и в напечатанном, визуальном варианте. И я еще раз хочу убедительно и настоятельно попросить редакции зависимых, и тем более, независимых изданий никогда не печатать, не публиковать тесты моих песен, ибо они написаны не для этого.

— С этого лета ты перестал работать с Янкой. В апреле этого года прекратила свое существование ГО, во всяком случае, ее концертный вариант. В чем причина всех этих расставаний?

— Знаешь, если ты делаешь что-то настоящее, смелое, честное и яркое — тебя обязательно попытаются схватить и схавать. И неизбежно схавают, и святыню твою обосрут, если постоянно не сигать за поднимаемую в очередной раз планку, если не сотворять всякий раз, когда на тебя разевают рот, очередной срачи, очередного отчаянного, чудовищного, безобразного, безнадежного и бессмертного скачка, на переваривание которого массам требуется М-ное время, необходимое для твоего нового шага в новые беспредельности. Это — всегда эпатаж в какой-то степени. Каждый твой шаг, каждое твое очередное творение должно быть пропитано такой агрессией, таким патологическим чувственным буйством, чтобы оно встало, выперло поперек глотки по возможности каждому 'убежденному жителю'. Так вот, если ты скверно и ежесекундно не гадишь на всех фронтах — тебя неизбежно сделают частью придворного гюпса, жадной массовой развлекухи — как это случилось с джазом, роком и т. д. и т. п. И все это сейчас происходит с Янкой. Социум ее заживо пожирает и она уже безвозвратно, как мне кажется, упустила время и место для необходимых в подобных случаях заявлений и действий. Теперь она вкупе с моими бывшими согруппниками (вернее, соГрОбниками), судя по всему, находится в противоположном моему делу лагере. Самым досадным образом они позволяют черни создавать, лепить из себя сладкозвучный, угодный ей миф.

Приятного аппетита! Понятно, не каждый может позволить себе радость и смелость наплевать в кургузые рожи своим почитателям, особенно, если среди оных — Троицкие, Липницкие и Гребенщиковы. Я очень отчетливо ощущаю все происходящее с Янкой, потому что сам висел на волоске, когда меня чуть не сожрали в 1986-89, когда я терял драгоценное время, ожидая чуда с небес. И все-таки я выскочил из ловушки, С декабря 1989 по сегодняшний день я совершил ряд крайне важных для меня действий (среди которых, кстати, и роспуск 13.04.90 проекта, именуемого ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ), и не собираюсь останавливаться. Путь вперед — это всегда отталкивание, отстранение, отрицание, всегда — отказ, всегда — 'Прощевайте!' Я, ничтожный, не хочу и не могу себе позволить быть пойманным в какую-либо ловушку гармонично-чавкающего бытия. Ведь я не оставляю следов на свежем снегу.

— Ты, вот, я вижу, не очень-то жалуешь граждан. Откуда такая ненависть?

— Это — не только ненависть, это еще и панический животный ужас. И не то чтобы боязнь их, а, скорее, патологическое неприятие. Это даже не Я боюсь и ненавижу — это что-то во мне боится и ненавидит. Мне все время, когда я иду по улице, кажется, что я — не человек, а что-то вроде марсианина, замаскированного, загримированного, более или менее удачно под гражданина. И в любой момент эта мимикрия, эта наебка может раскрыться и тогда — пиздец! Я давно уже не выхожу из дома без оружия, и все равно перед ними я — абсолютно беззащитен. Я — чужой. Природно, изначально чужой. Вечно чужой. И все они знают это, чувствуют, как акулы — кровь. Я всем им чужой, и мне чужды и крайне отвратительны все ихние набрякшие радости и горести, идеалы и пороки, все, чем они живут и о чем мечтают. Это — мой врожденный инстинкт. Здесь я диверсант, заброшенный на вражескую территорию. Этакий Штирлиц.

— И каково по твоему твое 'секретное задание'?

— Это невозможно даже в малом предположить. Я могу лишь говорить и то предположительно, каково это для меня. А оно для меня таково, что всю жизнь с самого детства все иррациональное, в особенности связанное с исследованиеми временных причинно-следственных связей, у меня вызывало и вызывает какое-то тревожное, священное и жуткое, смертельное и притягательное ощущение причастности моей потаенной сущности к неким истинным для нее, невыразимым, необъятным и, судя по всему, внечеловеческим вещам, системам и реальностям, проникновение в которые оплачивается чудовищными, по человеческим меркам, ценами. Так вот, необходимо решиться обречь себя на безумную, крамольную, смертельную охоту за этим глубинным знанием — ухватить за хвост, за тень, спиздить, в конце концов, это изначальное, невыразимое, единственное знание, которое — суть всего. Все, что я делаю — это попытка извлечь из себя его, ибо ощущаю себя его хранителем. Все мои настоящие песни — только об этом. Это и 'Русское Поле…', 'Мясная Избушка', «Прыг-Скок», 'Про Дурачка'. Это — векторы, указатели. Ничтожные, тщедушные, конечно. Но благодаря им я сподобился ощутить суровый, зловещий и праздничный сквознячок из чуть приотворенной двери, лучик из дверного глазка. Для меня единственно важное из всего, что происходит со мной и вокруг меня — эта вот 'открытая дверь', постоянное ожидающее присутствие истинного, родного начала, существующего параллельно всей этой дешевой бутафории. И творчество — это в некотором роде трамплин туда. И, наверное, поэтому человечеством, отчетно или безотчетно, но твердо и жестоко искореняются носители, хранители и, тем более, воплотители этого Имени Имен. Для масс это — инстинкт самосохранения. Это — страх и ненависть перед чужаком, врагом их природного, естественного порядка. А, впрочем, все — гораздо сложнее. Все, что я тут говорю — это так, модельки, которые я строю и которые работают для меня в настоящий момент. Этакие 'картонные зайцы на игровом поле'.

— Те изрядные ушаты говна, которыми в последнее время окатывают тебя и твое дело гундосые представители абсолютно разных слоев — от мозговитых yмoв дo вceнeпpeмeнныx гопников, тусовщиков и прочей «черни» — объясняются вышесказанным?

— Да, нс только. Это, конечно, и инстинктивное неприятие чужака, но… насколько я уже поимел опыт, наизловоннейше тебя поливают даже не гегемоны бытия, а бывшие «свои» — те, кто делил с тобой долгое, трудное и веселое времечко, но в последний момент по тем или иным причинам выскочил из мчащегося поезда. Я, вообще, считаю — есть люди творцы, и есть — приземлители — те, которые все называют, расставляют по полочкам, доводят до некоего унылого общсбытового среднеарифметического уровня этакие 'мозговитые умы', как ты выражаешься… Умники, математики, прогматики — миряне, вечно усмехающиеся и позевывающие. Они никогда не позволяют себе 'хуем почесаться', по выражению Манагера. Именно они-то и предпримут все возможное, чтобы некрепко и основательно 'убить пересмешника', приземлить все сделанное нами. Я постоянно выслушиваю про себя такие мифы и 'сказки бабушки Насти', что остается только хлопать себя по жопе, хрюкать, да приплясывать. Кругом — необъятная, распухшая реальность Юрия Мамлеева. Видишь ли, одним — на всю катушку горевать, ликовать и творить. На всю катушку. А другим — эевать, пердеть, почесываться да посмеиваться, да и то, с оглядочкой. Ничего туту не поделаешь. Я отлично понимаю и отдаю себе трезвый отчет, что все мною сделанное в общечеловеческом масштабе абсолютно бесполезно, и что все и вся осталось по сути неизменным, либо изменилось столь незначительно, что по-просту стыдно предпринятых 'гримас и прыжков'. Не вышло у меня «рок-революции». Никому она, как оказалось, на хуй не нужна, кроме меня самого и кучки таких же, как я выродков. Вернее, я сделал «рок-революцию», а ее никто (или почти никто) не заметил. И насрать. Тут не это главное. Неважно, что в говне утопят. Просто некоторые вещи имеют

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату