Обвинитель: Ваша честь! А сейчас мы хотели бы представить суду веские доказательства связи подсудимого с империалистической культурой — в 1988 году во Франции и в США выходят две пластинки с записями песен подсудимого, в 1989 году — еще две, готовится к выходу очередной гигант. Конечно же, это неспроста, особенно если учесть, что столь разборчивые империалисты полностью закрыли глаза на столь немаловажный фактор, как мерзкое звучание группы.

Егор Летов: Плохое качество звука — для нас это вопрос принципиальный. Повторю еще раз: рок для нас — это не музыка, это идея. Такова наша творческая эстетика. Что же касается выхода некоторых наших вещей (45-ка 'Кто Сильнее, Тот И Прав!', 'Все Идет По Плану!', «Новогодняя» и т. д.) во Франции и в Америке, то позволю напомнить, что к этому времени на Западе записалось уже великое множество советских групп — как роковых, так и попсовых. Лично я считаю, что все это — результат прибабахнутости фирмачей. Ведь там никто по-настоящему в наши дела не врубается. Чтобы они поняли хотя бы одну песню, им надо несколько часов разжевывать ее смысл буквально по словам. Само собой, поэтому мы, в первую очередь, ориентируемся на нашего слушателя. Но, к сожалению, предложений записаться в виниле к нам пока не поступало.

Судья: Что еще может добавить обвинение?

Обвинитель: Ваша честь! Вы разговариваете с наркоманом. Летов систематически употребляет наркотики!

Егор Летов: Действительно, наш последний альбом и все то, чем мы занимаемся в последнее время, навеяно ЛСД. Мы его принимали и будем принимать, я надеюсь. ЛСД — это вещь, которая меняет человека раз и навсегда. Тебе дается некая возможность духовного развития и ты перепрыгиваешь энное количество ступенек на пути наверх, но обратно уже не возвращаешься никогда. Это что-то вроде религиозного опыта. Благодаря ЛСД я научился быть самим собой. Кроме того, раз и навсегда решаются все личные проблемы. Исчезают сомнения, потому что воочию видишь: кем ты являешься и что происходит с тобой и вокруг тебя. После этого не будешь заниматься какой-то ерундой-перестройкой там и прочим. Поймешь, что просто незачем этого делать.

Обвинитель: Господа присяжные! Это же — бред наркомана. Давайте поскорее упрячем его в тюрьму, ну в крайнем случае — обратно в психушку.

Судья: Не вмешивайтесь, я не позволю превратить суд в фарс — мы сами разберемся в степени вины подсудимого. Гражданин Летов, ваше последнее слово!

Егор Летов: Ну вот свели Янкин последний альбом Стыд И Срам — семь ее последних песен. Сами работаем над новым альбомом, как он будет называться, пока не скажу, записано уже более половины материала. Собираемся снять фильм минут на 40, который будет сочетать какие-то вещи урбанистического плана и чудовищную порнографию.

Судья: Говорите по существу!

Егор Летов: Я считал и продолжаю считать, что человек создан для того, чтобы быть свободным. Свобода — единственная вещь, которая чего-нибудь стоит. Во имя ее приходится преодолевать кошмарные преграды. Главное здесь не предать свою высшую сущность, свою высшую цель, тот стержень, которым ты являешься. А все остальное…

Судья: Суд удаляется на совещание…

Подготовил Ю. Беспалов.

РОССИЯ ЕГОРА ЛЕТОВА

Из Сибири принесли долгожданную весть об освобождении.

Усталая и еле живая страна сделала вид, что встрепенулась — хотя ни один почти из ее граждан не знал, как это делается.

Жаждущие красивой гибели и красивых героев-смертников люди обрадованно и обеспокоенно закричали о ветре перемен, едва подозревая, что такой ветер сначала уносит всех, кого может, а уж потом становится ясно, что за перемены придут с ним.

В этой стране никогда не бывает тепло и грустно — либо холодно, либо знойно, и чуть ли не всегда трагедия, замешанная все равно на чем — свадьба ли, похороны ли, неважно.

Люди очертя голову ринулись в свободу, уверовав, что юный штормовой ветер из Сибири несет с собой не просто новые веяния культуры, но и целое мировоззрение, готовое заместить истощенную культурную философию старых центров, прежде всего Москвы и Питера.

Об этом мировоззрении и об этих веяниях надо бы сказать совсем простыми и общепонятными словами, или хоть терминами — но такими, значения которых можно было бы узнать из какого-нибудь справочника. Поэтому прошу любезнейшую публику, особливо юную, забыть на время об 'эстетике панка', «драйве», 'кайфе' и прочем эзотерическом вздоре. Шутки кончились, а выпендриваться поздно — жизнь без нас узаконила новую культуру, и оттого, что о ней принято говорить на каком-то невероятном жаргоне, она вовсе не изолируется от эстетического прошлого и «остального» настоящего России.

А не приврал ли я — нова ли эта самая новая культура, и насколько она вообще нуждается в том, чтобы ее имманентность духовному бытию страны доказывалась? А если доказывать, то чем?..

Молодостью исчерпывается жизнь, как бы мы, глупые, ни старались убедить себя в обратном. За молодостью — дай-то Бог каждому, пока приходит пора отдавать приобретенное с процентами, а бедная жизнь едва теплится в воспоминаниях. Чем ярче воспоминания, тем больше должны быть отдаваемые проценты — это старо и банально.

Молодость культуры — пора экстенсивного освоения вновь открываемых ресурсов, сопровождаемого безудержными взрывами радости и веселья. Новая же культура России уж лет семь-восемь как платит по счетам — вот вам и ее так называемая новизна.

Люди, эту культуру олицетворяющие, давно известны если не всем, то многим — главное, что известны так называемой молодежи. Мнениями старшего поколения, видимо, нужно пользоваться чрезвычайно осторожно: оно взрослело в такие времена, когда, взрослея, каменеешь, и после даже большие праздники приходятся то не к месту, то не ко времени. Потом ведь вот еще что: очень трудно о чем-либо говорить с традиционно русским обществом, ибо его наследственная некрофилия давно стала темой не только научных изысков, но и досужей трепотни, неизмеримо более ценной для людей, чем наука.

Новая культура и тут не оплошала: 'Поплачь о нем, пока он живой, люби его таким, какой он есть'.

Робкий вопрос: а можно просто любить, не оплакивая?

Нынешние властители русских умов и сердец словно сговорились самой жизнью своей ответить 'нет'.

Это, как правило, глубоко трагические фигуры, и их духовных предков естественно искать среди трагических фигур ушедшего, но не забытого искусства.

Чувствую себя обязанным начать с Пушкина — но только из вежливости, ибо, если его и вовсе не упомянуть, будет некрасиво. Явные же предшественники Башлачева, Летова, Ревякина, Янки и других — в гораздо менее отдаленном прошлом.

Вся современная русская поэзия как-то почти бессознательно воспиталась на «форели» и «Лазаре» Кузьмина — знаю, очень спорное и очень невежливое утверждение, но даже не осмелюсь его доказывать — тут и завязнуть недолго. Оставим любезным читателям возможность самим судить о правильности или ложности этого постулата.

Наследников у Кузьмина, естественно, не оказалось, а в 60-х вдруг оказался один запоздалый — ох, как зачешутся кулаки у официальной критики, когда узнают, кого я имею в виду! Прошу у всех прощения за наглость — но его зовут Владимир Высоцкий.

Дальше — не совсем напрямую, а как-то через Шукшина — очарованный смертник Башлачев, не пожалевший себя и своих невообразимых стихов, чтобы дать — да не каким попало, а именно русским, более всех в том нуждавшимся — понятие о саморазрушении личности и об утере гармонии как о

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату