парусник».
Услышав первые ноты, я вдруг вспомнила вокал инопланетной синей дивы из фильма «Пятый элемент». Только там, кажется, половину звуков играл синтезатор, а Анька выдавала «живаго» в трёх с половиной октавах. Когда она запела басом, мы с Надькой заорали от восторга. Это было сумасходительно. Мне показалось, что вибрируют даже листы в каталогах.
После оглушительной паузы два мужских и один женский голос затянули ту же самую песню в соседней комнате. Мы, прослушав не такое уж и плохое исполнение, затаив дыхание, перевели глаза на Андре.
– Угу, сами напросились, – стиснув зубы, Анька быстро пролистывала каталог песен. – Где там этот «Изумруд». Слава богу, мы не в «Караоке-ГУМ», где общий зал[4], и меня сейчас никто не видит.
Надо ли говорить, что «Зелёный изумруд» Анька спела «ноль-в-ноль»? Со всей своей сложнейшей мелизматикой и игрой с ритмом?
После минутной паузы в нашу полуоткрытую дверь раздался робкий стук. После чего в комнату ввалилось человек пять.
Я с интересом рассматривала незнакомых мужчин и женщин, а они, восторженно что-то говоря, окружили Андре. В коридоре фоном рисовались любопытные лица официантов.
– Нет, ну скажите, вы – Мадемуазель Андре? – импозантный мужчина лет сорока, улыбаясь, пожирал Аньку взглядом. – Я поспорил, что это вы. Я любитель, но даже я понимаю, что только Мадемуазель Андре могла ТАК спеть «Изумруд».
– Ну что вы, Мадемуазель Андре – старая и толстая. Неужели клип не помните? Мы просто с ней похожи, – Анька, ехидно улыбаясь, рассматривала гостей. – Но я-то моложе и лучше качеством.
Мы с Надькой ошарашенно посмотрели на подругу: во даёт! Отжигает не по-детски. По-моему, у Саран челюсть упала со звоном. Да и Дильмурат, как мне показалось, был не совсем в себе. От удивления. Вон, даже разрез глаз стал почти русским.
11
Стремись только к хорошему – плохое само придет.
В два часа ночи мы ввалились в купе поезда в приподнято-безбашенном настроении (четвёртое место подруги тоже выкупили, чтобы никто не мешал). Надо же, сколько всего случилось за этот день.
Надин открыла коньячную заначку и тут же начала курс «высокоградусного опохмела». Минут через тридцать Надька сладко засопела на верхней полке. Мы же с Анькой ещё долго смотрели в окно, думая о том, что ожидает нас в Питере.
– Ань, а почему ты так ответила? Тогда, в караоке? – Этот вопрос мне не давал покоя. Мерный стук колёс располагал к откровениям.
– Лейк, мне кажется, ты сама всё понимаешь. – Бегущие в окне огни вырисовывали причудливые тени на постаревшем лице Андре. Она казалась мудрее и чуточку более уставшей, чем обычно. – В правильно поставленном вопросе всегда содержится ответ…
Перестук колёс, тени на лицах и – какая-то невидимая нить между нами.
– Ань, а ведь ты – талантище. Ты сама хоть понимаешь, насколько ты талантлива?
– Перестань, Лейк. Мне уже под сорок. Ну хорошо, за сорок. Но пока «ни кола, ни двора и ни сада…». Что-то лучшее осталось там, в бесшабашной юности. Всё время мне казалось: да, я талант, – и тигры обязательно будут сидеть у моих ног, впереди еще столько всего. А потом как-то резко обнаружилось: жизнь уже четвёртый десяток разменивает. И меня начинают забывать. Растёт поколение, для которых Мадемуазель Андре – нафталин. Я не умею прогибаться или спать с кем нужно. Или дружить из расчёта. Знаешь, иногда даже задумываюсь о том, что надо менять профессию на что-то более стабильное. Особенно когда простой. Лейка, когда у меня простой, я кончаюсь… Господи, ну чего я разнылась? Вроде всё хорошо, а?
Я вдруг отчётливо поняла, что у нас с Анькой, несмотря на то что мы такие разные, проблемы общие. Может, климакс так подкрадывается? Брр, не надо о грустном.
Поезд, стуча колёсами, нёс нас от одной столицы к другой. Из тумана прошлого – в пелену будущего. Из сумбурного вчера – в тревожное завтра. Тихо сопела Надька. Чуть слышно завывала вентиляция. Умиротворяюще позвякивали ложечки в пустых стаканах, мы так и не взяли себе чай. Мелькали в тёмном окне случайные фонари, даря причудливые тени. Нет, всё-таки нам ещё далеко до пенсии. И впереди что-то хорошее должно обязательно случиться. Свершиться, сбыться, состояться.
Мы с Анькой задумчиво смотрели в окно, затем легли спать. «Сбудется-сбудется» – стучали колёса. «Свершится-свершится» – перестук сопровождал наше смутное неудобное забытьё. Проводница разбудила нас уже на подъезде к Санкт-Петербургу.
Питер встречал жарой, но без удушливого московского дыма.
Анька дремала в такси. Надька мечтала схватиться за кисти.
– Лейка, я три дня не прикасалась к работе! Ужас!
Я покосилась на подругу. Маньячка-живописица… Мне бы её заботы. Внутри бродила смутная тревога, и я развеивала её мыслями о детях: интересно, какие новости у них и пришли ли мне письма.
В подъезде опять закрутилось волнение в животе, как в детстве перед уколом. Анька с Надин медленно поднимались по лестнице, увешанные сумками с покупками. И я первая шагнула в кошмар, который представляла моя квартира.
Конечно, она и раньше не блистала еврокрасотой. Мальчишки регулярно громили футбольным мячом обстановку; собака царапала обои; Забава разбрасывала вещи по всем углам. Но то, что я увидела, было непохоже на привычный урон от домашних разбойников.
Ящики столов вывернуты. Их содержимое валялось вперемешку с битой посудой и раздавленными цветами с подоконников. Вещи из комодов и платяных шкафов кучами на полу, поверх врассыпную книги. С полок сметены чьей-то злобной рукой вазы и фотографии. В комнатах ребят игрушки выброшены из тумбочек, а кровати перевёрнуты.
Я пробежала по квартире и замерла возле компьютера. Системный блок раскурочен, торчат разноцветные провода и разъёмы кабелей. Монитор почему-то включен, и на нём прыгает табличка для настройки. Но я точно помню, как выключала комп перед отъездом. Сердце учащённо забилось от страха.
– Кто здесь?! – заорала я.
– Лейка давно детей не видела, не узнаёт, – заржали подруги на лестнице.
Но смех быстро стих, когда они вошли в прихожую. Несколько минут стояли неподвижно с пакетами в руках. Потом Анька тихо спросила:
– Лейка, а это что?
Она сразу прошла в комнату к Забаве, где оставила свой ноутбук. Его не было.
– Ни фига себе! Ноут исчез, а я за него пятьдесят тысяч выложила! – вопила Андре.
Авраашкиного лаптопа тоже не наблюдалось.
– И как это понимать?! Хорошо хоть картины на месте! – орала Надин, пересчитывая свои нетленки.
– Да кому они нужны… – начала было Анька, но прикусила язычок.
– Девчонки, лучше скажите, как это всё убирать?
Я бессильно опустилась в кресло, предварительно вернув его в вертикальное положение (оно валялось вверх колёсиками).
– Лейка, ты кому-нибудь оставляла ключи? – спросила Надька.
– Нет, конечно.
– Что-то пропало ещё, кроме ноутбуков?
– А у меня и брать-то нечего. Игрушки детские, что ли?
Я в недоумении перебирала версии, кому и зачем понадобилось так перелопачивать квартиру. Меня охватило чувство незащищённости. Ну ладно, в Надькиной мастерской после убийства ненашего Стаса было не по себе, но собственный дом казался крепостью. А выяснилось, что и в него могут вломиться. Может, это из-за файла, который мне прислал перед смертью Стас? Поэтому все компьютеры сломаны или пропали? Но зачем им этот непонятный файл? А может, дело в чем-то другом?
