Мы горкой завалили ленту перед кассой. Домашние тапки, канцелярия, сосиски и шампуни вперемешку сыпались в пакеты.
– Мамзик, здорово мы в этот раз отоварились – весело и вкусно! Настоящий праздник! – радовался Али.
Я кивнула, почувствовав, как приятно забыть вечный страх, что денег не хватает и надо постоянно экономить. Но, вспомнив Храма и неоконченные дела с Надин и Андре, ощутила холодящую тревогу: какие ещё события впереди?
8
Вам помочь или не мешать?
Матвей довёз нас до дома, помог перетаскать пакеты в квартиру. Разбирая покупки, я не сразу услышала звонок телефона. Затем, подняв трубку, не сразу поняла, что звонит дочка Аделаиды Ильиничны:
– Лия, я очень прошу, зайди к нам.
Я пообещала, хотя не ожидала ничего хорошего. Бабу Аду я уже воспринимала как родную, пусть и с заскоками. Но вот дочка с её намеками о пропаже серёжек. Ох, и не хотелось же мне спускаться к ним в квартиру. В такие моменты я обычно уговариваю себя: понижай важность, Лия. И иди!
На звонок выбежала дочь Аделаиды, обняла меня с порога (к чему бы такая приветливость?) и предложила:
– Давай по кофейку?
На кухне, где я летом выламывала хека из морозилки, всё было по-прежнему. А у меня столько изменилось…
– Лия, я ведь тебя позвала, чтобы извиниться. Подумала грешным делом, что это ты взяла серёжки. Прости дуру! Нашлись они. Оказывается, мама сама убрала их в тумбочку под телевизором, а сверху завалила программками, журналами. И забыла. Склероз. Да и не только. Всё сказывается на памяти – и инсульт, и Паркинсон. Сегодня я уборку генеральную делала и обнаружила. Ты уж извини. Просто очень переживаю за маму. Она ведь меня одна растила, без отца, и это в советские времена-то, на руководящей должности.
– Конечно, – я с трудом допила кофе с конфеткой.
Какая-то мучительная нота звучала резонансом внутри. Говорила дочь Ады, а я почему-то слышала голос отца Стаса. Вот так и мой ребёнок тоже будет расти безотцовщиной.
– Ты зайди к маме, она хотела пообщаться.
– Да, сейчас. Спасибо.
Я босиком пошлёпала в дальнюю комнату к старушке.
– Ну, здравствуй, дорогая! – Аделаида Ильинична протянула ко мне руки, пытаясь обнять.
Закрыв за собой дверь, я присела рядом с кроватью.
– Линейка, ты чего такая невесёлая? Дочка порадовала тебя, что серёжки мои нашлись? Извини, что она тебе наговорила всякого…
– Да мне не привыкать, – вырвалось непроизвольно.
И вдруг к горлу подкатил комок. Я не собиралась плакать, но слёзы сами полились. Почему-то вспомнились обидные слова Мультивенко-старшего в ресторане, которые, как вкус того изысканного салата, застряли во мне чем-то несъедобным и горьким. Плечи затряслись от всхлипываний.
– Лия, что с тобой?
Я покачала головой, всеми силами отгоняя грустное. Перенапряжение последнего времени внезапно прорвалось, и я захлебнулась в рыданиях.
– Да чего ж ты плачешь, деточка? – Старушка от испуга сжала мою руку. – Что случилось? Признавайся.
Жизнь так редко дарит головокружительные подарки вроде памятной встречи со Стасом. Ну почему, почему так беззащитны наши чувства. Так хрупки… Мне вдруг отчаянно захотелось поделиться мучившей меня душевной болью. И я начала рассказывать Аде летнюю историю своей влюблённости. Начиная с той самой минуты, как увидела Стаса Мультивенко. А дальше уже не могла остановиться, продолжала исповедоваться…
Я нисколько не стыдилась своей слабости, потому что и не слабость это была, а жизнь. Жизнь, которая состоит не только из котлет, но и из упоительных безумств. И я ни на секунду не пожалела, что поехала в ту ночь со Стасом. Я ведь прекрасно понимала, что если принимаешь сказочные дары, то не отмахивайся и от того, что ворвётся в твою судьбу вместе с ними. То есть от самых невероятных перемен.
Нет, я не боялась этих перемен. Но отец Стаса сделал мне больно. Так больно, будто бы сам Стас вдруг отвернулся от меня с презрением и неприязнью. Я не могла рассказать об этом ни маме, ни подругам. И вдруг чужому человеку выплакала всё, что наболело. Ничего не скрывая, ничего не утаивая. Наверное, так было надо. Рассказала я и про беременность, и про встречу с губернатором. Описала разговор и прощание. И то, как шла домой, не видя ничего от слёз.
Аделаида слушала очень внимательно. Немного удивлённо, но с пониманием.
Вот уж не ожидала, что разоткровенничаюсь со своей бывшей вредной подопечной. Но порой не мы ведём судьбу, а судьба ведёт нас.
– Глупышка, – погладила она меня по голове, когда я замолчала. – Так ты говоришь, сын губернатора? Стас Мультивенко? А я и не знала, что он погиб.
Кивнув, я попросила:
– Вы никому не рассказывайте обо мне. Пожалуйста.
Но тут же подумала: да кому ей рассказывать, ведь Ада сколько лет на улицу не выходит. Радуется, небось, что я её развлекла своим «мексиканским сериалом». Но на душе удивительно полегчало, когда я разделила свои тревоги, пусть и со случайным слушателем.
– Спасибо.
– Да за что? – как-то очень внимательно посмотрела на меня старушка.
– Что выслушали, – вымученно улыбнулась я.
– Разве за это благодарят? Наивная ты, Лейка. – Аделаида Ильинична даже забыла приколоться надо мной по обыкновению. – Подай-ка мне телефон, красавица. И слёзы вытри.
Я переставила на постель телефонный аппарат и хотела попрощаться, но Ада махнула рукой, мол, присядь. Я опустилась в кресло, не понимая зачем. Расслабившись, глядела в окно на желтеющие листья клёна.
Аделаида Ильинична набрала номер.
– Алло! – громко, командирским голосом проговорила она в трубку. – Саш, ты, что ли? Узнал? Ну да, мой голос ни с чьим не спутаешь. – Пожилая женщина хрипло рассмеялась. – А помнишь, как ты боялся меня, когда первый раз пришёл в кабинет? Да-а-а, боялся. Тре-пе-тал! Теперь-то зазнался, а ведь ходил за мной, как щенок, всему учился.
Аделаида кокетничала с неведомым мне Сашкой. Не упуская момента подкольнуть по старой начальственной привычке.
– Ох, Сашка, несносный мальчишка! Скажи, ты зачем мою девочку обидел?
Тут я впервые встрепенулась, заподозрив… невозможное.
– Как какую? Лию, красавицу мою. Добрая она, я бы на её месте тебя не простила. Ну как не обижал? Она к тебе со всей душой, существо доверчивое, как мотылёк, а ты… Знаю я её, конечно. И всю её историю знаю получше тебя. Лие я доверяю полностью. Чистой души человек. Так что, Сашка, несдобровать тебе, если не исправишься. Ты ж знаешь Аду, житья тебе не дам!
Старушка опять засмеялась, ни разу я не видела её такой важной и игривой одновременно.
Услышав, что речь идёт о Лие, я сидела, вжавшись в стул, готовая провалиться сквозь землю. С одной стороны, мне казалось, что говорили не обо мне – настолько непривычные эпитеты навешивала на меня Ада. С другой стороны – вроде обо мне. Ведь других Лий поблизости не наблюдалось.
Затем Ада долго соболезновала Мультивенко по поводу смерти сына:
– Слышала, Саша, про твоё горе, недавно узнала. Соболезную. Тебе и Наташе. Стасика маленьким помню… Мне до сих пор не верится. Что за времена? Страшные…
Закончив разговор на властной ноте, как и начинала, Аделаида Ильинична, раскрасневшаяся и
