довольная, повернулась ко мне.
– Ну что, всыпала я этому мальчишке! Он ко мне сопляком пришёл работать после института, а я тогда величина была – зам. первого секретаря обкома. Всему Сашку научила. Знаю и его семью. Ужасно, конечно, что с сыном так случилось. Стасика крохой знала. Балованный он всегда был. Любимец Наташкин. Какое горе! Но ведь и горе не повод, чтобы обижать невинных. Сказала я ему всё, Линейка. А там уж пусть Сашка своей головой думает. Взрослый уже.
Я была в такой растерянности, что ни единого слова выдавить не могла.
– Не говори ничего сейчас, – поняла мое состояние старушка. – Иди домой, полежи, вон как расстроилась… Может, следующим летом выведешь меня погулять на улицу? А то дочка всё отказывается. Говорит, невозможно. А ведь нет ничего невозможного? Так? Погуляем ещё, обещаешь бабке?
– Постараюсь. То есть обещаю, – кивнула я, плохо соображая от волнения.
– Ну иди, иди.
Мы обнялись, и я пошла к себе, не веря, что услышанное – правда. Что бабка Ада звонила Мультивенко.
Дома Надька в комнате Забавы дописывала картину «Кающаяся Анна-Магдалина». Подруга хотела довести все детали до совершенства, накладывая всё более и более густые тени под глаза. Анька на картине ещё больше похудела и почернела. С каждым новым штрихом её раскаяние становилось всё больше. Бедная Андре, ходить ей осунувшейся ещё долго. Сила таланта у Надин бронебойная, я нисколько в этом не сомневалась.
– Надь…
– Чего?
– Бабка Ада позвонила губернатору. Мультивенко.
– Зачем? – опешила подруга.
– Оказалось, что она его бывшая начальница.
– Ни фига себе! И что?
– Рассказала ему всё про меня. Вот и не пойму, хорошо это или плохо? Но теперь уж как вышло…
Зайдя к себе, я первым делом увидела Забаву, раскладывающую кресло.
– Мамуль, я тут спать лягу, в моей комнате красками воняет – жуть. А почему тётя Надин не в мастерской своей рисует?
– У неё сложный период, потерпи, – вздохнула я. – А тётя Андре где?
– Уехала домой, сказала, что не хочет нам мешать. – Застелив постель, дочь плюхнулась на неё, включив новенький ноут.
– Забав, завтра – первое сентября, долго не засиживайся! Вставать рано придётся.
Судя по «угу» и клацанью клавиатуры, дочь просто не обратила внимания на мои слова. Махнув рукой, я поплелась в ванную. День выдался на редкость утомительным. Как там Анька, одна в своей квартире? Надо бы ей позвонить.
9
Никогда не оказывайте услуг, о которых не просят.
Яблоки осенью – для меня что-то особенное. Люблю покупать их на рынке. Чтобы были из своего сада, только что сорванные, ароматные, с красным бочком. Именно такие мне сегодня и достались – дочка Аделаиды Ильиничны принесла корзину анисовки вскоре после того, как Забава и Али ушли в школу, а Авраам поехал в институт. Я уже второй год не провожала детей на первое сентября – после того, как младшенький стал стыдиться.
На кухне разлился умопомрачительный запах свежести и сена.
– Анис полосатый – мой любимый сорт!
– Кушай на здоровье. Привезли с дачи полные сумки, не знаю, куда девать. Урожайный год.
– Спасибо! – Я с радостью захрустела и тут же затеяла делать шарлотку.
Нарезала яблоки на противень. Сверху залила тестом, сунула в духовку, и такой вкусный запах по всей квартире – наслаждение!
Надька с утра пошла в мастерскую за кисточками и куда-то запропастилась. А я и рада, что никого нет. Иногда хочется побыть дома одной – подумать, помечтать…
Разрезав шарлотку, сразу отделила кусочки соседям: угощу бабу Аду и Матвея. Он столько помогал мне в последнее время, а я всего пару раз пригласила его на ужин, неблагодарная.
Он живёт один, питается только консервами да заморозки подогревает в микроволновке. Уж пирогу точно обрадуется.
Сбросив передник, я взяла треть шарлотки и зашла сначала к Аделаиде Ильиничне. Там пришлось посидеть за чаем. Среди прочих новостей старушка призналась, что звонила не только Мультивенко, но и его жене, Наталье Васильевне.
– Линейка, я ей как женщина женщине всю твою историю рассказала. Она искренне растрогалась и захотела повидать тебя. Очень душевная женщина. Я дала ей твой телефон, ты будь поласковей с Наташей. Она – редкий человек, сама увидишь.
Я уже не удивлялась сюрпризам от Ады. Только кивала, соглашаясь и не споря. А потом, вырвавшись от соседки, взяла дома второй кусок пирога и пошла к Матвею. Хотела позвонить, но увидела, что дверь приоткрыта… Из подсознания всплыл ужас: после стольких убийств в голову приходили только страшные мысли. А Матвея-то за что убивать? Может, квартиру взломали? И взломщик ещё там? Меня зазнобило…
Поколебавшись, всё-таки открыла дверь и заглянула. Тихо. Прокралась до двери в комнату – и остолбенела. На кровати под массивным мужским телом извивалась и стонала маленькая щуплая Надин. Лицо её было запрокинуто. Руки её обхватывали широченную спину с нарисованным между лопатками чёрным драконом, длиннющий хвост которого, переплетаясь с красными сполохами огня, извивался до поясницы. Крылья цветной твари задевали купола церквей возле лопаток, между которыми дракон пытался протиснуться.
Не знаю, сколько секунд я стояла в оцепенении. Тело Матвея, за исключением лица, шеи, и нижней части рук и ног, было сплошь покрыто татуировками. Мне даже сначала показалось, что он в купальном костюме. Подрагивание мускулов и изгибы тела оживляли рисунки. Бронзовые карпы, по одному на каждой ягодице, шевелились в такт движений, упругие змеи ползли по стройным сильным бёдрам. Ветки, кинжалы и чёрные иероглифы переплетались в единую причудливую картину.
В этот момент бесстыжие глаза Надьки изумлённо распахнулись и остановились на застывшем в дверях моём изваянии. Подруга попыталась что-то сказать, но Матвей властно накрыл её рот своим. Я бросилась вон из квартиры. А там откусила от пирога и, не останавливаясь, слопала три куска. Еда всегда меня успокаивает. Сердце колотилось как бешеное.
Ну, Надька! Ну, стерва! Конечно, Матвей мне нравился. Как друг, в постель я бы с ним не легла. Но всё равно было обидно. Мне-то казалось, что я ему тоже нравлюсь. В тот день, когда девчонки меня нарядили и накрасили на выставку, я встретила Матвея на улице. И как же у него отвисла челюсть от восхищения – сразу предложил пожениться. Пусть даже в шутку. И после при каждой встрече он заговаривал, старался предложить помощь. С детьми сошёлся, Алька его обожает…
Входная дверь скрипнула. Надин, налившаяся красками удовольствия, томно повиливая бёдрами, вошла в кухню. И заговорила вкрадчивым голоском:
– Лейк, ну ты чего?
– Да ничего!
– Обиделась? Ну и глупо. Всё случайно получилось. Я встретила Матвея на лестнице и сквозь ткань рубашки увидела тату. А парень рукав задрал, я попросила – выше. Ну, он сказал: пошли домой… я там сниму рубаху. А я сама с него всё сняла. Оххххххх, Лейка, он же ходячая картина! На коже все татушки, как живые. Ну я ему: потрогаю? Он: трогай. И я погладила сначала по спине. Потом рука сама скользнула на живот. И он такой горячий. Я просто не могла остановиться… Ну, это выше моих сил!
Надька жадно надкусила яблоко. Я молчала.
– Ты не поймёшь…
– Ну отчего же? – подкипела я. – Очень даже понимаю.
– Матвей – ходячее произведение искусства. А какая ветка сакуры у него в интимном месте! Я как
