— Я обещаю, что попытаюсь найти твоего отца, но ты тоже должна пообещать мне кое-что, — мрачно сказал Сантино. — Это обещание ты должна научиться выполнять ради собственного блага.
— Какое обещание?
— Прекрати убегать. Это только злит твоего деда и лишний раз убеждает его, что ты очень дурно воспитана, и тебя нельзя выпускать из дома. Он очень строгий человек, и твоя непрекращающаяся дерзость только делает его еще более упорным…
— Я просто хочу вернуться в Лондон, — пробормотала она. Слезы снова хлынули из глаз. — К маме… к друзьям… в школу…
— Но сейчас тебе нужно научиться жить с сардинской половиной своей семьи, рiссоlа miа,[4] — грустно проговорил Сантино.
В доме деда с ней обращались как с непослушным ребенком, чьи желания и потребности не в счет, а Сантино был с ней так откровенен. И это убедило ее, что Сантино на ее стороне. Она доверила ему разыскивать своего отца.
Когда он сообщил ей, что отец погиб в автомобильной катастрофе, Фрэнки лишилась последней надежды. Сантино стал ее спасательным кругом.
Усилием воли Фрэнки загнала эти воспоминания о своих сардинских родственниках на дно памяти. Последние пять лет дед не отвечал на ее письма, и это не удивляло. Он никогда не мог ни понять, ни одобрить действия своей внучки, оставившей мужа. Дед считал, что солнце всходит и заходит благодаря Сантино. В своем незнании истинного состояния их брака он стыдился ее поведения.
Фрэнки вышла из комнаты и оказалась в обшитом деревянными панелями коридоре с картинами старых мастеров и красивыми коврами, от которых исходило тусклое сияние богатства и древности. При виде каменной винтовой лестницы у нее возникло искушение подняться наверх.
Через дубовую дверь на вершине лестницы Фрэнки вышла на крышу или на крепостной вал? Она подошла к парапету и заглянула вниз. Перед глазами открылась головокружительная пропасть, где древние каменные стены смыкались со скалой. Потом она посмотрела вверх и вокруг, впитывая в себя величественную панораму увенчанных снегами гор, окружавших плодородную долину.
— Похоже, ты совсем выздоровела.
Фрэнки испуганно обернулась. К ней шел Сантино. Потертые голубые джинсы обтягивали его худые бедра и длинные, сильные ноги. Белая рубашка с короткими рукавами оставляла открытой его загорелую шею.
Фрэнки покраснела, не в силах оторвать глаз от его фигуры. Сантино с беззаботной грацией уселся на парапет, демонстрируя полное безразличие к бездонной пропасти за спиной.
— Я думал, ты еще в постели, — признался он.
— Я полна сил, — сдавленно сообщила Фрэнки, боясь, что он свалится в пропасть.
— Преданная делу, целеустремленная женщина, — процедил Сантино, осматривая блестящими глазами ее стройную фигуру. — Подумать только, раньше ты стирала мои рубашки и умудрялась испортить их.
Фрэнки вспомнила свою отвратительную подростковую неловкость, которая охватывала ее рядом с Сантино. Он был безумно красив. Какой-нибудь греческий бог рядом с ним выглядел бы невзрачным, потому что в статуе нет и не может быть его жара и энергии. Если бы она никак не реагировала на его сексуальную привлекательность тогда, можно было бы заподозрить, что с ее гормонами что-то не так, говорила она себе.
— Неужели? — сказала она усталым голосом.
— Я всегда подозревал, что ты кипятила их, — продолжал Сантино, упрямо отказываясь понимать намек, что эта тема убивает всякое желание беседовать.
— Ну, ты мог бы пожаловаться, если это досаждало тебе.
— Ты чудесно готовила.
— Я любила готовить не больше, чем скрести пол на кухне! — Это была ложь, и он знал, что она лжет.
Образование, которое она получила до одиннадцати лет, было минимальным, но в глазах ее родственников это было не так уж и важно. Те знания, которые необходимы для успешного выполнения роли будущей жены и матери, были значительно серьезнее. Только эту роль видела для нее семья отца. Как она ни пыталась сохранить независимость, рано или поздно доисторические идеи о подчиненной роли женщины в доме проникли в ее кровь. Все, чему она научилась, что усвоила в своей прежней жизни в Лондоне, стало уходить в тень…
Фрэнки выпрямилась, горькое презрение к самой себе за то унижение, которое ей пришлось пережить, ожесточило ее. Она пела, когда скребла пол на его кухне! Она тогда думала, что познала все. Ей казалось, что, выйдя замуж за Сантино, который умел говорить «пожалуйста» и «спасибо», она сломила систему, но в действительности лишь подчинилась ей. Она была готова смириться с чем угодно, лишь бы быть рядом с Сантино. Целых шесть месяцев их брака она отказывалась принять авиационный билет, чтобы улететь с Сардинии, который он едва не силой пытался вручить ей…
— Я хотел убедить тебя продолжить образование, — сухо напомнил он.
— О, помолчи… прекрати ворошить прошлое. Мне дурно от этого! — бросила Фрэнки и отвернулась, испытывая жгучую боль в глазах.
Он хотел, чтобы она продолжила образование в колледже во Флоренции. Во Флоренции! Капарелли были в ужасе, когда она упомянула об этом. Какой муж пошлет свою жену в школу? Она умеет читать, писать и даже считать — что еще он хочет? И Фрэнки искренне боялась уезжать в незнакомый город, где ее невежество будет у всех на виду, где другие студенты будут смеяться над ее скверным итальянским и где, что хуже всего, не будет Сантино.
Она наивно полагала, что Сантино поедет с ней во Флоренцию, однако он ответил, что сможет лишь изредка навещать ее. Конечно, она не могла не признать, Сантино пытался ослабить узы их смехотворного брака, предлагая раздельное проживание. Он прекрасно знал, что она влюблена в него и вряд ли излечится, если он будет рядом.
Он не хотел причинить ей боль. Да, он будет очень скучать по ней, но ему кажется, что она приобретет уверенность в себе, если завершит образование. А она обвинила его, что он стыдится ее, и убежала наверх, обливаясь слезами. Нет, с болью признала она, никто не скажет, что для Сантино брак с женой — малолеткой был постелью, усыпанной розами… или, прямо скажем, какой-либо постелью.
— Нам нужно о многом поговорить, — спокойно продолжил Сантино, возвращая ее к действительности.
Фрэнки удивилась холодности, которую только сейчас почувствовала в голосе Сантино. Прежде он просто дразнил ее, но сейчас как-то уж слишком спокоен. Таким она его не знала.
— Что касается личных вопросов, нам не о чем говорить! — с широкой улыбкой произнесла Фрэнки. — Однако, если ты хочешь поговорить об этих…
— Еще слово о виллах, и я потеряю терпение, Что они для меня? Пустое место, — отрезал Сантино, усилив слова красноречивым жестом. — Наживка, которая заманила тебя сюда, не более того! Их роль сыграна.
— Я не понимаю, чего ты ждешь от меня, — сказала Фрэнки, глядя в его удивительно холодные глаза.
— Тебе придется. Твои крылышки сейчас подрезаны. Тебе больше не упорхнуть свободно, — возразил Сантино, произнося слова чрезвычайно отчетливо, словно разговаривая с несмышленышем. — Мы по- прежнему муж и жена.
— Почему ты продолжаешь твердить это? — воскликнула Фрэнки, охваченная внезапным чувством отчаяния. — Это неправда!
— Пять лет назад ты подала только краткое первоначальное заявление своему адвокату, который сейчас уже отошел от дел. Вчера я говорил с его сыном. Его отец письменно рекомендовал тебе обратиться к другому адвокату, более опытному в матримониальных делах. Никаких других действий предпринято не было, — сухо закончил он.
Фрэнки вздрогнула. Что-то ужасающе убедительное было в словах Сантино.
— Если был какой-то глупый недосмотр, я сожалею и обещаю позаботиться, как только вернусь домой…
