и так никто не знает, что на самом деле происходит.
Министр обороны Султан Хашем Ахмед заявил сегодня, что войска США окружат Багдад в течение следующих десяти дней, что полностью вписывается в планы иракского руководства, потому что тогда начнутся долгожданные уличные бои. «Багдад станет кладбищем для врагов», — зловеще закончил свое выступление свирепого вида министр.
В районе Юсифия, в 50 км к югу от Багдада, разбомбили поселок дорожных строителей. Уничтожено несколько домов мирных жителей. В поселке стояло множество бульдозеров, тракторов, экскаваторов, асфальтоукладчиков и другой дорожной техники. Теоретически американцы в условиях продолжающейся песчаной бури могли принять ее за военную технику. Иначе бомбежку объяснить очень трудно. Погибло 25 человек. Десятки ранены.
В три часа должен был состояться брифинг представителя Министерства обороны с последними цифрами боевых успехов, но собравшиеся журналисты вынуждены были удирать что есть духу, когда над министерством пролетел самолет и с крыши министерства начала палить «Шилка» (старая советская зенитная установка).
Через несколько часов первая бомба упала на министерство. Больше нам туда ходить не надо. Мы с Юрой выпили по этому поводу. Министерства Правды больше нет. Осталась одна «правда», которая в виде сотрудников министерства вся перетекла в нашу гостиницу.
Мой перевербованный стукач и переводчик Ахмед живет в моем свободном номере на шестом этаже. Он отвез свою семью на север. В деревню в 70 километрах от Багдада. Считает, что там безопаснее.
Журналистам объявили новые правила. Они могут держать спутниковые телефоны у себя в номерах, но пользоваться ими только в присутствии представителей пресс-центра. Ну это понятно и разумно. А вот другая новость гораздо хуже. Журналистам запрещено самостоятельно передвигаться по городу и пользоваться такси по своему желанию. Журналисты могут держать свои машины, но имеют право ездить только в магазины и в рестораны. Они не могут использовать свои машины для работы. Журналистам разрешено работать только в составе групп и по программе, предложенной Министерством информации. Группы будут перемещаться только в автобусах Министерства информации, которое в полном составе перебралось в «Палестину». Все майндеры — переводчики, работающие на конкретных журналистов, будут отозваны и будут работать только с группами.
Главное правило космонавта и журналиста — не паникуй.
С помощью Ахмеда я добиваюсь встречи с великим и ужасным Удэем Эль-Таем, главным человеком в министерстве, который отвечает за аккредитацию и работу журналистов. Он же и проводил брифинг по новым правилам. Я объясняю Удэю с помощью Ахмеда, что Юра и я готовим огромную книгу о великой борьбе иракского народа против международного империализма и сионизма и что нам необходимо работать по индивидуальной программе.
В завершение беседы я иду на крайнюю жертву: дарю Удэю мое сокровище — маленькую, как зажигалка, «шпионскую» цифровую камеру, сделанную во Франции и подаренную мне накануне поездки моим племянником, парижским адвокатом. Я ей ни разу не воспользовался, чтобы раньше времени не угодить в страшную саддамовскую тюрьму Абу Грейб, о которой ходят леденящие душу легенды.
Эта была последняя капля, которая сломила сопротивление Удэя. Эль-Тай единственный человек из пресс-центра, который носит военную форму. Он свободно говорит по-английски и по-французски. Он долгое время был иракским дипломатом во Франции и обожает все французское. Он единственный человек в министерстве, который не берет взяток. Если бы я предложил ему взятку, Удэй вытащил бы из-за пояса револьвер и пристрелил бы меня как собаку. Но шпионская цифровая камера размером с зажигалку, да еще и французская, сломила его пуританизм и он берет ее! Берет и на моей письменной просьбе ставит визу, что разрешает действовать по индивидуальной программе под полную ответственность Ахмеда.
Ура, я опять в деле и имею полный эксклюзив. Мой коллега Джон и многие другие западные журналисты потеряли своих переводчиков и вынуждены работать только в составе групп на официальных экскурсиях. Но люди потихонечку шевелятся. Деньги будут менять руки, и журналисты будут покупать свободу действия. Но для этого нужно придумать что-нибудь эдакое. Все сейчас ломают головы над этой проблемой, а мы ее уже решили.
Меня охватывает типичная советская гордая радость — чувство, сравнимое с тем, что испытывал энергичный хомо советикус, когда ему удавалось, например, достать билеты на Таганку или белужий бок в году эдак в 78-м.
Чем дальше, тем хуже…
Страшная картина. Посреди комнаты на полу стоят три гроба. Гробы выглядят ужасно. Это просто наспех сколоченные ящики. В арабском мире гробы часто бывают многоразовые. Ведь в них не хоронят, а только относят на кладбище. Там тело вытаскивают из гроба и хоронят завернутым в саван.
Полвторого ночи…
Гафелю Хамдани 74 года. У него одна дочь и восемь сыновей. Трое из них лежали в грубых гробах на грязном полу в маленькой комнате бедного домика Гафеля. В соседней комнате выли женщины. В этой сидели и стояли одни мужчины. Многие из них тоже плакали. Зрелище какое-то брейгеле-босховское.
Район Эль-Шоала на севере Багдада — очень бедный район. Ракета упала на рынок в переулке- тупике рядом с центральной улицей района. Такой грязный, ободранный «шанхай». Палатки из самых подручных средств, громоздящиеся друг на друге. Все это выглядит как большая, замызганная помойка. Впрочем, большинство рабочих окраин Багдада выглядят именно так. Звенящая мухами нищета.
На месте взрыва небольшая воронка. Три-четыре опрокинутых лотка. Остальные изрешечены осколками. Осколки разлетелись метров на сто. Именно в этом радиусе повреждены наседающие друг на друга несуразные, обшарпанные домики. Именно в этом радиусе погибли по крайней мере 50 жителей этого района. Они умирали на рынке, на улицах, в домах. Там, где застала их смерть. Госпиталь «Эль-Hyp» в пяти минутах ходьбы. Многих успели доставить туда еще живыми, но они умирали на руках у врачей.
Рядом, в мечети, всю ночь отпевали погибших. Похороны утром. До захода солнца уже не успели. Ракета упала после шести вечера.
Убитым сыновьям Гафеля было 12, 18 и 20 лет.
В госпитале «Эль-Hyp» все палаты забиты изрешеченными осколками людьми. Всюду кровь.
Не могу больше записывать. Я уже все это описал несколько раз. Каждый день одно и то же. Страдания, кровь, крики, слезы, горе. Если эта война продлится в таком ключе еще пару недель, я тихо сойду с ума.
Юра каждый день посылает в «Тайм» фотографии смерти, крови, похорон.
За неделю тяжелых, интенсивных бомбардировок в городе с населением в 5 миллионов человек убито около 500. Много это или мало? Для каких-нибудь военных аналитиков это, наверное, мизерное число, допустимые жертвы. В России больше народа гибнет в автомобильных авариях. Что, согласиться с тем, что это все-таки минимальные потери для такой войны?
Но когда сидишь в доме, разговариваешь с его хозяином, а рядом на полу лежат три гроба с телами его сыновей, испытываешь совсем другие ощущения. Сравнительная арифметика здесь не работает.
Гафель почти не может говорить. В разговор вступает его сын Хайдер, 24 года, студент: «Мы шииты. Они могут убить всех шиитов. Они могут убить всех иракцев, но мы не предадим нашу веру».
Любая война на исламском Востоке для местных жителей очень быстро становится войной за веру. И только твердолобые политики и тупоголовые военные могут этого не понимать и не предвидеть.
В госпитале Эль-Hyp доктор Хаким Разуки в окровавленном голубом халате говорит: «Если собрать все осколки, которые мы сегодня вытащили из мертвых и живых, наберется несколько килограммов».
Школьнику Перару Магди было 12 лет. Его отец погиб в Кувейте в 1991 году. Сейчас тело Перара лежит в гробу в мечети аль Шоала.
«Буш обещал чистую войну, — кричит его дядя, инженер Абдель Зарак, на ломаном английском языке. — Это что, чистая война?»
Мечеть Эль-Буния в центре Багдада. После каждого нового налета ракет или авиации, в мертвой кожеморозной тишине, над городом раздается звучный голос муэдзина.
«Аллах акбар, Аллах акбар…» Мелодия торжественная и в тоже время печально трогательная.
