Лотти обиженно тряхнула прекрасной головкой.
— Может быть, вы кое-чему и научились до того, как вошли в моду новые танцы, — поправился он. — Но, как бы там ни было, а я иду просить Ивэна и Паолу, а мы с вами протанцуем, и пари держу, что других пар не будет.
Но посреди вальса он вдруг остановился:
— Оставим их одних: стоит посмотреть.
Он стал, сияя от удовольствия, любуясь женой и Грэхемом, с удовлетворением отмечая, что Лотти поглядывает на него сбоку украдкой и подозрения ее рассеиваются.
Потом стали танцевать все, вечер был теплый и двери во внутренний двор раскрыли настежь. То одна пара, то другая, танцуя, выходила туда и продолжала вальсировать вдоль длинных, залитых лунным светом сводов. Кончилось тем, что туда перекочевало все общество.
— Он совсем еще мальчишка! — заметила Паола, стоя с Грэхемом в стороне и слушая, как Дик всем и каждому расхваливает достоинства своего нового, ночного фотографического аппарата. — Вы слышали, как Аарон за столом жаловался на его самоуверенность и как Терренс прокомментировал это? С ним ничего страшного в жизни не случалось. Никогда никто его не побеждал. Его самоуверенность всегда оправдывала себя, и, как говорит Терренс, он всегда делал настоящее дело. Он знает, конечно, знает, и все-таки уверен в себе и уверен во мне.
Грэхему пришлось протанцевать с мисс Максуэлл, а Паола продолжала свои размышления, уже одна. В конце концов Дик не так уж страдает. Да этого и следовало ожидать. Он — человек хладнокровный, истинный философ, он примирится с ее уходом так же спокойно и бесстрастно, как примирился бы и с потерей Горного Духа, как примирился со смертью Джереми Брэкстона и с потоплением рудников. «Нелегко, — говорила она себе, улыбаясь и внутренне вся отдаваясь пламенному влечению к Грэхему, — быть замужем за философом, который и пальцем не шевельнет, чтобы удержать тебя». И она снова подумала, что обаяние Грэхема заключается в его человечности, в его страстности. Это сближало их. Даже в первые их встречи в Париже Дик не вызывал в ней такой страсти. А ведь он был удивительный возлюбленный — со своим даром речи, со своим умением подойти к ней, с индейскими любовными песнями, так восхищавшими ее; но все это было что-то не то — не то, что она чувствовала к Грэхему и что Грэхем чувствует к ней. К тому же в те далекие времена, когда Дик такой блестящей звездой загорелся на ее горизонте, она ведь была так молода и неопытна в вопросах любви.
Эти мысли ожесточали ее против мужа и раздували чувство к Грэхему. Масса народа, общее веселье, возбуждение, близость и нежность прикосновений во время вальса, теплая ласка летнего вечера, лунный свет и запах цветов — все это разжигало ее страсть, и она с нетерпением выжидала случая еще хоть раз протанцевать с Грэхемом.
— Магния не надо, — пояснял Дик. — Это немецкое изобретение, достаточно полминуты при обычном освещении. Лучше всего то, что пластинку можно тут же и проявить точно так же, как и обыкновенный негатив. Недостаток, конечно, есть, — нельзя печатать с пластинки.
— Но если вышло удачно, то с пластинки можно снять обыкновенную копию, а уже с той печатать, — дополнила Эрнестина.
Она знала устройство аппарата, знала, что как только Дик нажмет грушу, из аппарата, точно Петрушка, выскочит громадная, длиной в двадцать футов, свернутая в камере пружинная змея. Тут же и другие, уже раньше видевшие фокус, стали просить Дика пойти за камерой и показать его всем.
Он пробыл дольше, чем думал, так как на столе у себя нашел оставленные Бонбрайтом телеграммы о положении в Мексике; они требовали немедленного ответа. И только покончив с ним, с фотографическим аппаратом в руке Дик вернулся кратчайшим, но не совсем обычным для него путем. Танцующие пары, скользя мимо сводов, скрывались в зале; он облокотился на одну из колонн и смотрел на них. Паола и Ивэн были последними. Дик стоял так близко, что мог бы протянуть руку и дотронуться до них, но они его не заметили, хотя луна светила прямо на него. Они видели только друг друга.
Предпоследняя пара уже вошла в дом, музыка умолкла. Грэхем и Паола приостановились, и он хотел подать ей руку и повести ее, но она внезапным движением прижалась к нему. Из мужской осторожности он секунду колебался, но она, обвив его шею рукой, притянула его голову к себе и поцеловала его. Это была минутная вспышка страсти. В следующее мгновение они шли уже под руку, и Паола смеялась весело и непринужденно.
Дик ухватился за колонну и бессильно опустился на каменные плиты. Его душило; сердце, казалось, хотело выскочить. Он ловил воздух. А это проклятое сердце все поднималось и душило его; ему показалось, что он жует его зубами, глотает и, наконец, чувствует, как оно проходит обратно через горло вместе с живительным воздухом. Его знобило, он вдруг заметил, что покрылся холодным потом.
— Откуда это у Форрестов болезни сердца? — пробормотал он, все еще сидя на плитах, опираясь на колонну и платком обтирая мокрое лицо. Руки тряслись, его слегка тошнило; внутренне он весь еще вздрагивал. Если бы ее поцеловал Грэхем, это было бы еще не то, рассуждал он. А тут Паола сама поцеловала Грэхема. Это была любовь и страсть. Он видел, и вся картина снова загоралась у него перед глазами; и он чувствовал, как сердце в нем снова точно срывается с места, и его снова охватывает то же удушье. Огромным усилием воли он овладел собой и встал на ноги. «Клянусь Богом, оно было у меня во рту, и я жевал его зубами, да, жевал!»
Он вернулся через крытый двор обходным путем и, бодрясь, вошел в освещенную комнату с камерой в руках, совершенно не предвидя, как его встретят.
— Да что с вами? Привидение увидели? — первая воскликнула Льют.
— Уж не больны ли? Что случилось? — забросали его вопросами остальные.
— Да в чем же дело? — ничего не понимая, спросил он в свою очередь.
— Да ваше лицо, что это за выражение! — ужаснулась Эрнестина. — Что-то случилось, в чем дело?
Он оглянулся, соображая, что ответить, и не пропустил быстрого взгляда, брошенного Лотти Мэзон на Паолу и Грэхема, как не ускользнуло от его внимания и то, что Эрнестина заметила этот взгляд, и сама тоже глянула на них вслед за Лотти.
— Да, — соврал он, — плохие вести, только что получил телеграмму. Джереми Брэкстон умер. Он убит. Он попал в руки мексиканцев, пытаясь спастись от них в Аризоне.
— Брэкстон! — воскликнул Терренс. — Царство ему небесное, хороший был человек, — сказал Терренс, подхватив Дика под руку. — Пойдем, старина, вам надо подкрепиться, и я вам покажу, как это делается.
— Да нет, я ничего, — улыбнулся Дик, выпрямив плечи и выпятив грудь, как бы набираясь силы. — В первую минуту меня действительно пришибло. Я ни минуты не сомневался в том, что Джереми выпутается, а вот таки убили его, а с ним и двоих инженеров. Они было затеяли ужасную драку. Они стояли под прикрытием скалы и выдерживали натиск пятисот мексиканцев в течение суток. А мексиканцы на них бросили сверху динамит. Да что уж тут, всякая плоть есть трава, а прошлогодних трав не бывает. Что ж, пожалуй, Терренс, ваш совет дельный. Идем.
Но только они прошли несколько шагов, он обернулся и крикнул через плечо:
— Но только условие, чтоб это никому не испортило вечер. Я сию минутку вернусь и буду снимать. Ты, Эрнестина, всех размести да смотри, чтобы освещение было поярче.
Терренс открыл скрытый в стене на другом конце комнаты шкафчик и расставил рюмки, а Дик зажег стенную лампочку и рассмотрел свое лицо в небольшом зеркальце, вделанном с внутренней стороны в дверцу шкафчика.
— Ну, теперь все как следует, лицо обыкновенное, — заявил он.
— Да просто тень набежала и прошла, — согласился Терренс, наливая ему виски. — Не мудрено расстроиться, ведь, жаль старых друзей.
Они чокнулись и молча выпили.
— Ну-ка еще, — сказал Дик, протягивая руку.
— Скажите, когда довольно, — невозмутимо ответил ирландец, наблюдая, как виски поднимается в стакане.
Дик выждал, пока он не наполнится до половины.
Они снова чокнулись и снова выпили, глядя в глаза друг другу, и Дик в душе был благодарен
