на крыше, глядя на просыпающийся город.
Их отношения уже тогда подверглись серьезным испытаниям, потому что в Зоиной жизни случился Павлик, но в то утро Зоя подумала, что за эту ночь она готова простить Басе все, что угодно…
В общем, после приезда Зои в Петербург ее мир обрел точку опоры на трех китах: город, Барбара, Павлик. И непонятно, в какой последовательности о них рассказывать. В хронологической или в зависимости от степени важности. И как ее определить — эту степень важности.
В ту весну Зоя открывала для себя город и новую жизнь и пока не знала, зачем она здесь. Она вообще очень мало знала о себе. Ей казалось, что она долгое время спала или готовилась к чему-то важному, и вот скоро случится нечто такое, отчего ее жизнь изменится.
И появился Павлик.
Барбара как-то сказала, что начинает работу над романом и не сможет уделять Зое много внимания: «Не сердись, когда я работаю, даже поесть забываю. Ты же знаешь! Сейчас на два месяца выпаду из жизни — буду ходить по квартире, как сомнамбула, никого не замечая, и ты меня не дергай — научись понимать! А чтобы тебе не было скучно и одиноко, я нашла для тебя компаньона. Очень славный мальчик. Павлик. Да вот он в дверь звонит!»
Дверь открылась, и вошел он. Воплощение всех ее девичьих грез. И жизнь действительно переменилась.
В Павлике был какой-то надлом — Зоя это сразу почувствовала. Какой-то он был неприкаянный, наполненный до краев опасными мыслями. Как однажды сказала Барбара, «типичный Раскольников, с таким, как он, однажды старушек не досчитаешься».
Красивый, манерный, молчаливый, может часами угрюмо молчать. «Страдает!» — поняла Зоя и пропала, потому что в девятнадцать лет настоящая девушка и должна, встретив красивого страдающего демона, влюбиться и пропасть.
Поначалу между ними вроде бы ничего не происходило — гуляли, разговаривали, ходили на концерты. Он познакомил ее с дедом и другом Мишей, и она даже не подозревала о его романе с Басей. Павлик первое время ничего не рассказывал об этом, а когда Зоя узнала правду, уже было поздно. Хотя, наверное, если бы она знала все с самого начала, это ничего бы не изменило, потому Зоя была уверена: она приехала сюда затем, чтобы спасти Павлика своей нежностью и любовью. Спасти от самого себя.
За красивой внешностью, иронией как частью жизненной эстетики, саркастической всезнающей улыбкой: «плавали — знаем», жизненной философией в стиле «я так давно живу, что перестал различать разницу между добром и злом» Зоя разглядела растерянного мальчика. Она почувствовала, что все это — лишь стена, заслон искренности и чувствам, что на самом деле Павлику страшно, одиноко, непонятно. Этот мальчик поверил в любовь, полюбил, а когда его дар отвергли — обиделся на весь мир и ушел в скорлупу своей обиды. Ей надо разбить скорлупу, помочь ему увидеть себя, пробиться на волю, где больно и страшно, но где можно жить и чувствовать. Вот только Павел почему-то не позволял ей его спасти, и все Зоины попытки искренности пресекал жестко и сразу.
Она не смогла долго скрывать свои чувства и в летний вечер, с сиренью и нереально прекрасным закатом, переходящим в романтическую белую ночь, призналась ему в своих чувствах.
Пасторальный закат омрачили невесть откуда взявшиеся тучи: «Я люблю другую женщину. Ты что, не знала?»
Тучи сгустились, сверкнули молнии. Но дальше было еще хуже. Выяснились две вещи, сильно затруднившие Зоину миссию по спасению страдающей души. Во-первых, Павел любил слишком сильно. Вот просто до помешательства. Во-вторых, выяснилось, что ее соперница — Барбара. И значит, по всем законам жанра Зоя должна была Басю возненавидеть.
Она честно попыталась увидеть в Барбаре соперницу — удержаться от такого соблазна, сами понимаете, сложно, тем более что Барбара была не просто соперницей, а более красивой, опытной, удачливой, наконец, желанной!
«Бездушная эгоистка, повернутая исключительно на собственных переживаниях и проблемах!» — повторяла Зоя, как мантру.
Иногда в ее мыслях даже проскальзывало: «Старая шлюха, стерва — охмурила Павлика, совратила его, а потом бросила!» К чему отрицать такие мысли и эмоции, вполне способные взорвать изнутри, присутствовали.
Зоя все-таки не ангел, а живой человек, к тому же женщина, а значит, ей присуща ревность.
Однажды она даже не сдержалась.
В тот день у них с Павликом произошло очередное выяснение отношений, и выяснилось все совсем не в Зоину, а в Басину пользу. Павлик сказал, что, как он ни старается забыть Барбару, ничего не получается. Любовь!
В результате домой Зоя пришла совсем в расстроенных чувствах. Чтобы как-то успокоиться, взялась за уборку, стала вытирать пыль и начала с кабинета Барбары, где на полке стояла какая-то жутко дорогая огромная алая рыба. Но главное, Зоя знала, что рыба эта для Барбары не просто дорогой сувенир, а прямо- таки предмет культа, потому что подарена ей любовником Эдуардом, да еще во время какого-то значимого путешествия, — то ли в Венецию, то ли еще куда-то.
В общем, Зоя по полке тряпочкой раз-два, раз-два… Потом непонятно что на нее нашло — три — и она скинула рыбу с полочки. Предмет культа рассыпался на алые осколки. И ведь Зоя, страшно признаться, глядя на них, почувствовала какое-то удовлетворение…
А тут и Барбара пришла. Увидела осколки и разревелась. Но странное дело — когда Зоя наблюдала за тем, как Барбара безутешно плачет над своей рыбой, будто над разбитой жизнью, уже никакого удовлетворения или тем паче радости не чувствовала. Только жалость и стыд…
Зоя даже сделала неуклюжую попытку утешить Барбару:
— Да ладно тебе, Бася. Что так убиваешься. Ну рыба и рыба!
— Отстань, бестолочь безрукая! — ответила Барбара. — Тебе не понять!
Когда успокоилась, предложила Зое пойти на крышу:
— Вечер хороший. У меня есть бутылка отличного красного вина. Заодно рыбу помянем.
Они сидели на крыше — вечер и впрямь был чудесный — и молчали.
Зоя долго смотрела на закат через рубиновые огни в бокале, а потом призналась:
— Сегодня Павлик сказал, что никогда не сможет меня полюбить. — А через паузу в три вздоха, вдруг добавила: — Я твою рыбу специально разбила.
Бася дернулась, как от удара, и вспыхнула:
— Я тебя сейчас скину с крыши, на фиг!
Но сказала как-то так… Беззлобно. Растерянно даже, может быть.
— Слушай, а зачем ты это сделала?
Зоя совершенно искренне ответила, что сама не знает. А правда, зачем? Ну что ей эта рыба, мешала, что ли? Да бог с ней, с рыбой! Неужели дело в другом — Барбара ей мешает самим фактом своего существования?
И Зоя так расстроилась, так расстроилась… Что прямо стало хуже, чем было до рыбы.
— В следующий раз, если захочешь разбить что-то из того, что мне дорого, лучше пойди и отрави меня, — совершенно серьезно сказала Бася. — Тем более что я тебе доверяю. Можно сказать, ем из твоих рук. В смысле, тобой приготовленное. Так что сожру, и все нормально будет!
Зоя заплакала. Бася обняла ее и засмеялась.
— Ладно, проехали, не реви! Смотри, над Ангелом какая закатная дымка… Алая, как моя рыба. Давай, что ли, выпьем?!
Барбара — яркая, невозможная, еще и талантливая, еще и богатая! Ну и как тут удержаться от ненависти?
Бедная Зоя — серьезное испытание!
Но странное дело — после истории с рыбой Зое стало легче. Она будто разбила тогда не рыбу, а свою ревность и ненависть.
Что ты будешь делать — плохое к Зое не липло! Она не могла испытывать ни зависть, ни злобу по отношению к Барбаре. Напротив, чувствовала к ней искреннюю благодарность и, как ни странно,
