– Ты что, собираешься стать одной из этих техасских профессионалок, глаза б мои их не видели?
– Очень может быть.
– Господи, спаси и помилуй.
– Аминь!
Но сразу же запротестовала:
– Не кажется ли тебе, что сейчас утро и еще рано для таких разговоров?
– Милочка, уже давно за полдень. И сдается мне, что в любое время – днем или ночью – такая словесная перепалка до добра не доведет.
– Это точно. Надеюсь, ты уже разобрался с собой?
– Не все сразу. Ну же, давай извлекай свое сладенькое тельце из-под покрывал и облеки его в красивые одежки, А если не поторопишься удрать из постели, туда непременно заберусь я, и тогда тебе уже не придется играть в снегу.
– Встретимся внизу.
Он оскорбился.
– Я пришел сюда, чтобы помочь. Как бы ты получила свою утреннюю дозу кофеина, если бы я не стал карабкаться по этой длинной скрипучей лестнице? В конце концов, я заслужил награду, а мне хочется посмотреть, как ты выбираешься из постели. Свитер у тебя все равно длинный, почти как вечернее платье. То, вчерашнее.
– Опять?! Ничего такого в моем платье нет!
– Когда подрастут наши сыновья, я настаиваю, чтобы ты не показывалась перед ними во вчерашнем наряде. Это плохо отразится на их детской психике и собьет с верной дороги.
Сидя на краешке кровати, выпрямившись и чуть наклонившись вперед, Марго процедила сквозь зубы:
– Мое платье в порядке!
– Так и быть, на годовщины свадьбы мы будем отсылать детей к Сэлти и Фелисии и ты сможешь надевать его для меня одного в тихом уединении нашего дома.
– Ни одна женщина никогда не пойдет замуж за человека, так предосудительно относящегося к хорошей одежде.
– Не думал, что ты хочешь жить во грехе. Если б знал, тогда бы остался ночью. Что ж ты мне раньше не сказала, что хочешь жить во грехе и иметь детей? Ты бы наповал сразила Фелисию с Сэлти.
– Но ведь ты ничего не говорил о свадьбе.
– А по-моему, говорил. Даже слишком много.
– Что-то не припомню.
– Ты почти дымилась, как отстрелявший целую обойму пулемет, да к тому же так вцепилась в меня и извивалась... – Он сунул руки в карманы джинсов. – Нет, если я сейчас буду об этом думать, то озверею, как племенной бык.
– Тогда встретимся внизу.
– Тогда тебе сначала придется меня поцеловать. – Он повернулся и взял из ее рук чашку с кофе, аккуратно заткнул за ворот ее свитера салфетку, сел рядом и поцеловал.
Если это был один поцелуй, то очень долгий, почти бесконечный. Джон судорожно дышал, дрожал, неистовствовал и все же был с Марго очень бережен.
Она сползла на подушки и закрыла глаза.
Джон наклонился над ней.
– Дорогая? Марго? Как ты?
Она пролепетала непослушными губами:
– На тебе нужно повесить знак: «Не влезай, убьет!»
Это его возмутило. Он вскочил.
– На МЕНЯ?! Со мной все было в порядке, пока ты коварно не поцеловала меня. Я был нормальным, здоровым человеком. А теперь кто я? Буйно помешанный, маньяк, стремящийся к разрушению и уничтожению всего живого на своем пути. В следующий раз веди себя осмотрительней.
– Не буду.
Джон насупился.
– Не будешь развратно меня целовать или не будешь осторожной?
– Ничего не буду, – выдавила Марго, не открывая глаз.
– Но это же абсурд!
Это в свою очередь взбесило Марго:
– Что с тобой?! Как у тебя получается целоваться со мной, а потом устраивать по этому поводу дебаты? Ты невозможен.
