что тонет. Ее медленно затягивало в глубокую пучину одиночества.
Утром Синтия поехала к Гейл. Та всегда лучше всех понимала ее.
— Ты ужасно выглядишь, — сказала сестра.
Синтия заплакала. Гейл обняла ее и успокаивала как ребенка.
— Держись, сестренка! Я сама съезжу и поговорю с Дональдом. Ни о чем не беспокойся.
Зазвонил телефон, и Синтия взяла трубку.
— Миссис Грэхем, — горничная плакала, — пожалуйста, приезжайте… Если бы вы знали… Ваш муж… и Дональд здесь, он сбежал… Пожалуйста…
Около дома Синтия заметила полицейскую машину и на ослабевших ногах поспешила в гостиную.
— Примите соболезнования, мэм… Самоубийство. Вашего мужа нашли в саду…
Это кошмарный сон. Она сейчас проснется и… Вошел Дональд.
— Мальчика надо увести, миссис Грэхем. Это он обнаружил мистера Грэхема… Тот был еще жив. Он умер десять минут назад. Врачи не успели…
Кто-то позвал полицейского инспектора. Тот извинился и вышел в холл. Синтия и Дональд остались одни. У него на глазах не было ни слезинки, лицо мальчика словно окаменело.
— Как это… что произошло здесь? — Язык не слушался ее.
— Ты ведь хотела от него избавиться, да? Ты довольна?
— Дональд… — Она ожидала только не этого.
— Ни слова больше! Папа сделал это из-за тебя. Как ты могла?!
Синтия хотела что-то сказать, но не смогла. Она закашлялась, голос не слушался ее.
— Я не хочу тебя больше видеть… никогда, — тихо сказал мальчик, глядя матери прямо в глаза.
Дональд медленно вышел из комнаты. Синтия стояла неподвижно. Чувств не было, была только одна мысль. Она потеряла все.
2
Синтия отключила телефон. Невозможно привести в порядок свои мысли, то и дело отвечая на идиотские однообразные вопросы местных репортеров. Она здесь уже два дня, а они не оставляют ее в покое. Надо успокоиться. Гейл ведь сказала: «Не волнуйся. Он уже в пути». Дональд, ее мальчик. Неужели это правда?
Синтия уже не надеялась, что этот день когда-нибудь наступит. Впервые за десять лет забрезжила надежда, что в ее жизни появится смысл.
Вчера Синтия стала перебирать старые фотографии и, засидевшись допоздна, уснула в кресле. Дом произвел на нее гнетущее впечатление. Никого, кроме их старой экономки, здесь не осталось. Трудно поверить, что дедушки с бабушкой нет, а самой Синтии в следующем месяце исполнится сорок.
Она подошла к большому зеркалу в спальне, равнодушно глядя на женщину, которая, казалось, не стала старше ни на один день после того, как отпраздновала тридцатилетие. Этих десяти лет будто и не было. Знакомые удивленно и подозрительно косились на Синтию. «Наверняка думают, что я сделала пластическую операцию, — горько улыбалась она про себя, — а все гораздо проще, ведь десять лет я не жила, а существовала». Синтия знала, что ее уход из кинематографа связывали с какой-то таинственной болезнью, да еще и выдумывали невесть что. Никому и в голову не приходило, что она сделала это из-за скандала, ведь звездам подобной величины шумиха служит лишней рекламой. До Синтии дошла даже такая сплетня, что она сама это разыграла для прессы, чтобы привлечь к себе внимание. Даже ее агент время от времени многозначительно поглядывал на Синтию, пока она не заявила о своем твердом желании уйти из шоу-бизнеса.
— Ты сошла с ума, детка! На твой последний фильм ломились на прошлой неделе! — восклицал Эдди Райан. — Да если так дальше пойдет, я готов сам инсценировать эти пикантные эпизоды. Публика все принимает за чистую монету. Я понимаю, ты расстроена из-за Фрэнка, но…
— Извини, Эдди, но я не переменю решения.
— Если ты решила сделать это из-за скандала, то совершаешь большую глупость. Если бы Фрэнк не ушел из жизни, он стал бы предметом насмешек и навсегда потерял бы даже амплуа сердцееда-любовника. Вот если бы он тебе изменил, другое дело. Все было бы наоборот.
— Значит, ты думаешь, он из-за этого…
— Конечно, а ты сомневаешься? Стал бы Фрэнк пускать себе пулю в лоб из-за сантиментов. Разбитое сердце и прочая лирика не для него. Кроме собственной персоны, его ничего не интересовало.
Синтия была в шоке. Судя по всему, Эдди прав. Но все равно это невероятно. Такой человек, как Фрэнк, вообще не способен на поступок. Сведение счетов, мелочные выпады против нее — вот это в его стиле. Но застрелиться? Синтия отказывалась верить. Наверное, Фрэнк хотел почистить пистолет, а он случайно выстрелил. Она настолько его изучила, что даже знала, какого рода записку Фрэнк мог оставить, решись он все-таки на самоубийство. Уж он бы не преминул отравить всем, кому можно, дальнейшее существование, вызвав чувство огромной вины на всю жизнь прежде всего у нее, кого считал главным виновником своих бед.
Но экспертиза опровергала версию о случайном выстреле. Записки тоже нигде не нашли. Все это было более чем странно. Синтия не чувствовала ничего, кроме усталости. Она изо всех сил старалась пожалеть Фрэнка, но не могла. Единственным, кто занимал все ее мысли, был Дональд. Сын, который считал ее убийцей, ненавидел и презирал.
Переубедить несчастного мальчика можно было одним способом — открыть ему глаза на обожаемого папу. Но это значило разрушить его хрупкий внутренний мир. Дональд может не оправиться после такого потрясения. Какая ирония судьбы! Она так старалась, делала все, чтобы у мальчика был настоящий отец, чтобы он любил его. А теперь это обернулось против нее же.
— Поймите, миссис Грэхем, Дональд любит не живого человека, его он не знал. Он любит отца, которого сам придумал. А ваш муж не слишком старался развеять иллюзии сына на свой счет, скорее наоборот, — объяснял ей психиатр.
— Да, он пользовался наивностью и слепой верой ребенка в своих интересах, — вздохнула Синтия.
Фрэнк отомстил ей и как! Он попал в яблочко. Настроил сына против нее так тонко, что она и не заметила, пока не случилось все это.
— Доктор Грант, вы считаете, что не стоит…
— У меня огромный опыт общения с подростками, миссис Грэхем. Сказать правду сейчас — будет только хуже. Он навсегда утратит способность доверять кому-либо. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Вам ведь известен процент самоубийств у детей в возрасте Дональда…
— Нет! — Синтия едва не потеряла сознание от ужаса.
— Остается только ждать, — сочувственно произнес доктор. — Другого выхода нет. Ждать, когда он будет готов. Знаю, что это для вас тяжело…
— Ничего. Если для него так будет лучше, я на все согласна.
Ждать пришлось десять лет. Даже сейчас Синтия все еще сомневалась, что может вновь обрести сына.
Единственным источником жизни для нее в эти мучительно долгие годы стала любовь к Дэну. Синтия вырезала из газеты его фотографию, довольно четкую и удачную, и не расставалась с ней. Чтобы избежать соблазна увидеть его самого, она просто сбежала из Лос-Анджелеса и следила за ходом его бракоразводного процесса по газетам. Два месяца она прожила в доме деда здесь, в Кливленде. Чтобы не причинять боль Дональду, она не появлялась в школе, в которую тот поступил. Каждый день Синтия звонила туда, и ей сообщали одно и то же: «Мальчик немного успокоился, но не может даже слышать вашего имени».
Синтия винила себя во многом. Она понимала, что виновата перед сыном, но не в том, в чем он ее обвиняет. Она с самого начала совершила непростительную ошибку, поверив в отцовские чувства Фрэнка,
