Так все и началось.
Синтия и Шейла регулярно встречались в ее доме. Шейла поселилась у дальних родственников. Ее родители жили в Лондоне. Узнав о занятиях с Синтией Грэхем, они сразу же согласились на то, чтобы их дочь осталась у дяди и перевелась в шотландскую школу.
Синтия на пике своей карьеры часто удивляла всех, соглашаясь играть совершенно невыигрышные роли в третьесортных фильмах. Но чем более пустой и глупой была роль, тем больше удовольствия получала Синтия, раскрывая образ и находя в нем неожиданные стороны. Она имела репутацию актрисы, которая превращает в золото все, к чему прикасается, подобно древнегреческому царю Мидасу. И чем сложнее была актерская задача, тем интереснее ей было работать. Синтия могла поднять любой жалкий образ на недосягаемую высоту, благодаря чему она чувствовала себя творцом, подобным Пигмалиону.
Занимаясь с Шейлой, Синтия с удивлением обнаружила, что испытывает еще более сильные чувства. Она раскрывала талант, помогая юной подопечной найти себя, нащупать и определить свои неповторимые особенности, сильные и слабые стороны. Дарование Шейлы, мощное и яркое, захватывало Синтию потому, что было так отлично от ее собственного.
Для Синтии, сколько она себя помнила, играть было самым естественным занятием на свете. Она обладала той удивительной легкостью, которая позволяла вдохнуть жизнь в роль любой возрастной категории, характера, темперамента и интеллекта с одинаковой силой и степенью убедительности. От классики до мюзикла, от королевы до служанки, от сентиментальной дурочки до очаровательной плутовки. Шейла, при всей глубине и мощи своего таланта, была бы немыслима в комедийных ролях, хотя и обладала своеобразным чувством юмора. В ней не было легкости, изящества и мягкости, но была огромная сила трагического накала и невероятный потенциал глубинных психологических открытий. Это было удивительно, учитывая, что девочке шел шестнадцатый год.
Под умелым руководством Синтии Шейла приобрела за несколько лет все основные сценические навыки, отшлифовала наиболее сильные стороны своего дарования. Она научилась дикции, мимике, жестикуляции, всему, что могла перенять у Синтии в домашней обстановке импровизированного театра, включая множество тончайших нюансов профессионального мастерства. Учась в Королевской академии драматического искусства, Шейла продолжала занятия с Синтией. Она мгновенно получила вторую роль в известном лондонском театре и заключила контракт. Через два года Шейла стала сенсацией в роли Виви в пьесе Бернарда Шоу «Профессия миссис Уоррен». Сейчас она была звездой английской сцены и снималась у всех европейских режиссеров, получив в этом году приз Каннского фестиваля за лучшую женскую роль.
Гейл оказалась права. Синтия действительно чувствовала себя нужной. Она жила очень уединенно, почти отшельницей, временами прогуливаясь по аллеям ближайшего парка. Обычно Синтия почти не выходила из дома, а общество Шейлы было для нее единственной компанией. Девочка не вызывала у Синтии материнских чувств, хотя была всего на три года старше ее сына. Они общались на равных, хотя это было нелегко, так как Шейла оказалась на редкость упрямой. Синтия испытывала уважение к этому странному хмурому существу, у которого была бездна достоинств и гордости, но не капли самодовольства.
Сейчас фотографии Шейлы встречались на каждом шагу, но для всех ее поклонников и людей, причастных к театру и кино, оставалось тайной, что без Синтии не состоялось бы восхождение новой яркой звезды.
Однажды Синтия выбралась в Лондон, где Гейл проводила зиму, и встретилась в ее доме с частым гостем своей сестры Марвином Челзвитом.
Друг мужа Гейл был ровесником Синтии и большим ее поклонником. Закоренелый холостяк, замкнутый и насмешливый, молчаливый, с живыми и очень выразительными ехидными и озорными глазками, блеск которых стоил любого острого словца, он очень понравился Синтии. Они очень подружились за то время, что Синтия провела в Лондоне, и много времени проводили вместе. Синтия пригласила Марвина погостить у нее в Шотландии. Она знала, что не влюблена в него, но хотела хоть ненадолго вновь почувствовать себя женщиной.
Они стали любовниками, но в большей степени оставались друзьями. Их сблизило то, что они были удивительно похожи. У Синтии и Марвина сложились теплые, спокойные отношения, и они находили удовольствие в обществе друг друга.
Как-то Марвин предложил ей стать женой.
— Никогда не думал, что сделаю такую глупость. Но если я в состоянии выносить кого-то рядом изо дня в день, так это тебя, Синтия. Мы с тобой родственные души.
— Я знаю, милый. Но лучше оставить все как есть. Хотя, признаюсь, мне тоже трудно выносить кого-то, кроме тебя.
После этого разговора их отношения только улучшились. Синтия и Марвин понимали друг друга с полуслова. Но в глубине души Синтия знала, что любит одного только Дэна.
И вот теперь, спустя десять лет, этот долгожданный звонок. Дональд едет сюда, ей это не снится. Вот уже третий день, как она снова в родном городе. На месте, где все началось, — ее появление на свет, девичьи мечты, встреча с Фрэнком, рождение сына. Здесь родились они оба — Синтия и Дональд. И здесь же должны снова обрести друг друга, вернуть утраченное доверие и взаимопонимание. На месте, где их связывала счастливая любовь матери и сына, не омраченная ничем.
Дональд не стал брать такси. Стоял чудесный летний день, и ему хотелось пройтись. Дональду вдруг пришло в голову, что десять лет назад, когда разыгралась эта драма, тоже были теплые июльские дни.
Если бы он мог вспомнить хоть что-нибудь о времени, прожитом здесь, в Кливленде. Когда они уехали в Лос-Анджелес, ему шел третий год. И все же Дональд знал, что был здесь счастлив. Первые два года жизни окутаны голубоватой дымкой, как будто он находился в сказочном саду и вкушал волшебные плоды с его деревьев. Этот сад создала его мать, теперь Дональд понимал это. Чтобы она ни сделала, она любила его больше всего на свете. Ей больше не придется страдать из-за него никогда.
Дом мало изменился, только пришел в упадок, как и запущенный сад, окружавший его. Подойдя к двери, Дональд долго не решался позвонить. Сердце бешено колотилось от волнения. Наконец он заставил себя нажать на кнопку.
Дверь отворилась. Перед ним стояла женщина, которую он любил, отчаянно ненавидел, обожал и проклинал одновременно. Гамма противоречивых чувств вылилась в одно невольное рыдание в груди. Дональд покачнулся и зажмурил глаза.
— Пожалуйста… не надо, — прошептала Синтия, протянув руку к его щеке.
Дональд увидел, что она тоже плачет. Никогда еще мать не казалась ему такой хрупкой и беззащитной.
— Мама… — только и смог выдохнуть Дональд.
Как давно Синтия не слышала этого слова, как мечтала услышать!
Они пили чай в саду. Дональд нашел, что мать изменилась. Синтия казалась какой-то беспомощной, потерянной и трогательно хрупкой. Это и бросилось Дональду в глаза в первые секунды их встречи. Но она была поразительно молодой, как, впрочем, все Мортоны. Дональд вспомнил свою прабабку, которая в семьдесят с лишним лет выглядела на сорок пять. Вот и сейчас Синтия казалась рядом с ним старшей сестрой, а не матерью. Дональд вспомнил, что ей тридцать девять. Но Синтии вполне можно было дать и двадцать семь. К сожалению, Гейл пошла в другую семейную ветвь по линии его прадеда.
Сдержанные манеры матери больше не могли обмануть Дональда. Он видел, какой уязвимой она может быть, и понял, каким слепым был он сам, считая мать бездушной. В первое мгновение, стоя на пороге, Дональд вдруг понял, увидев это страдающее беззащитное лицо, что он значит для нее. Понял, что всегда был для матери центром вселенной. Ее глаза выразили столько чувств, что будто обнажили полностью внутренний мир этой женщины.
Сейчас Синтия полностью владела собой. Расспросив о его делах и получении диплома юриста по финансовому праву, она, успокоившись на этот счет, по его просьбе немедленно стала излагать всю историю с самого начала. Рассказывая, Синтия внимательно наблюдала за сыном, одновременно изучая его
