– И еще тебе, сынок, примета. Если с Юрочкиной могилки смотреть, дуб тот стоит разворотом… Ну, как будто он раскрылся – веток с твоей стороны совсем мало.
Вновь берет трубку отец. Он уже не сонный, и они спокойно говорят – отец жалуется на здоровье.
Ключарев платит за дополнительные минуты разговора. В вокзальном буфетике он пьет кофе – руки непривычно свободны, ни чемодана, ни портфеля, легко и освобожденно. Он еще выкуривает сигарету у вокзального входа – скромный ритуал, теперь можно идти.
Как скоро здесь темнеет!
Он переходит реку и уже с моста – ни огонька – чувствует настораживающую пустоту. Ноги ведут дальше сами собой, и все оказывается так просто, что проще и не бывает. Старый Поселок мертв. Пуст. Ни бараков, ни котельной, а дорожки превратились в тропки.
Он не заметил, как сошел с тропы, – как скоро темнеет, – он идет по грудь в бурьяне, долго идет и выходит к остаткам двух бараков. Бараки, как искрошившиеся и сработавшиеся зубы, – остатки стен, развалины. Или совсем ничего. Остатки остатков… А это кто? Ключарев замечает в полутьме какого-то старика: тот собирает возле развалин доски, сидя на корточках.
– Нет, – хрипло отвечает ему старик, даже головы не повернув. – Никто не живет.
– Переехали?
– Ага. Переехали. Или поумирали.
Ключарев растерянно усмехается, в мыслях непонимание и несоответствие минуте – вот ведь приехал. В горле что-то схватило и держит. Ком в горле. И Ключарев говорит с ненужным, нервным смешком:
– А хоть кладбище за горкой осталось?
– Кладбище осталось. Куда оно денется.
– Всякое бывает…
– Осталось, осталось! – угрюмо подтверждает старик, показывая, что уже поговорили, хватит.
Ключарев шагает, так себе, без направления – и все улыбается застывшей улыбкой. Как-нибудь и боль будет, и печаль тоже, а сейчас нет – пустота.
Вот его, Ключарева, барак. Предположительно, конечно. Тут уже вовсе развалины: тропка, бурьян и темные поросшие камни. А глянуть назад, перед глазами в обратном порядке – камни, бурьян и еле видная тропа. Ключарев бродит и каждую минуту ловит себя на том, что никак не может совместиться с этим вымершим местом.
Провинциалка
Глава 1
Мы с ней учились в одном небольшом городке, в одной школе – только я всегда был в классе «Б»: это называлось в параллельных классах. А затем, окончив школу, поехали поступать в институт, в Москву, и опять встретились: встреча произошла в студенческой столовой. Но мы были еще не студенты – мы были только-только с поезда. Мы ехали в разных вагонах и друг о друге не знали.
Мы столкнулись у кассы, там восседала женщина и нажимала клавиши – столько-то рублей и столько-то копеек, следующий, я вас слушаю. Нам это было в диковинку. И тогда же произошел случай со «вторым компотом». О нем позже.
Валя и сейчас живет и здравствует, но к ней очень подходит эта интонация прошедшего времени. Была такая девочка. Валя Чекина. Милая и славная. И так далее…
Отец погиб в 1944 году.
Похоронная прибыла в далекий уральский городок рано утром, и Тося Чекина не пошла на работу. Она плакала до самого вечера.
К вечеру пришла тетка, Мария Васильевна.
– Хорошее училище, дельное, – говорила тетка. – Отдавай туда Валечку, и половина детей, считай, устроена. И форма ей будет, и питание…
– Поварское, что ли?
– Ну да. Хорошее училище.
– Нет.
– Почему «нет»?
– Чекин всегда говорил: убьют меня или не убьют, а Валечка пусть учится.
– А в училище разве не учатся? И с нашим хлебозаводом они связаны. А еще знаешь что? Их после училища в самые разные города посылают.
– Ну? В большие?
– Даже в Москву. Повар везде нужен.
Но Тося Чекина стояла на своем:
– Вот Сережа подрастет – пусть идет в поварское. А Валечку не пущу. Да еще и думать-то рано об этом…
– Это верно. – И тетка вздохнула, бережно положив на стол похоронную.
У Чекина было двое детей – Вале восемь лет, а Сереже ровно год.
– Тьфу ты! Опять свет погасили…
– Экономят, – вздохнула Тося.
Помолчали.
– А Валечка не боится в темноте? – спросила тетка.
– Нет… Валя!
– Я иду, мама.
Валечка пошелестела тетрадями и пришла из той комнаты.
– Я как раз уроки кончила. Ну как раз, мама!
– Вот и умница.
Тетка шепнула:
– Не знает? Не говорила?
– Нет еще, – сказала мать и спросила у Вали: – Значит, кончила уроки?
– Как раз. Последнюю цифру написала – и погас свет!
– Молодец…
Маленькая Валечка почувствовала, что мать хочет ее обнять, и ощупью, в темноте шагнула ближе и ткнулась в живот матери.
– Молодец. – Мать погладила ее по голове. – Первоклассница моя… Скоро ли Сережа наш таким будет?!
– Скоро, – сказала тетка. – Если пошел, теперь все скоро.
– Нет… – сказала мать. – Он еще не ходит.
– Как не ходит? Сама видела…
– Будет врать-то.
И тут вмешалась Валечка:
– Мам, это правда. Пошел Сережа. Сегодня пошел.
– Да?
– Ты ж весь день болела, мама. Вот и не заметила…
Мать промолчала. Тетка тихонечко вздохнула и в темноте потрогала рукой на столе похоронную. А Валя с детской обязательностью и настойчивостью еще раз пояснила:
– Ты болела, весь день лежала, вот и не заметила.
В девятом классе Валечка Чекина читала запоем, особенно же ей нравился Бальзак. Выпущенный золотистый пятнадцатитомник докатился волной до самых глухих городков.
– И ты все это читала? – с завистью спросила подружка-одноклассница.
Обе только что пришли из школы – уже вечер; и Валя ответила ей со значительностью:
– По второму разу читаю.
– Нравится?
– Очень.
Обе бросают свои портфели. За окном – зима, долгая зима провинциального городка. Долгий зимний вечер с вьюгой. Да еще матери работают в ночную смену – дивное время! Можно бы сесть за домашние уроки, но девятиклассниц уроки не очень-то пугают.
