– Да.
– Задача… – сказал я.
Он улыбнулся этакой характерной своей улыбкой – тихой и будто бы даже покорной:
– Только не делай вид, будто ты не догадываешься…
– Я догадываюсь. Ну, разумеется… Я конечно же – и как тут не догадаться, – заспешил, заторопился я.
– Все просто. Она здесь. Она в Москве. Она с кем-то. – И он улыбнулся с той же своей естественностью и простотой: – И я хочу ее найти.
Я все это понимал – да оно и немудрено было, зная Валю! – но вот что мне было неясно:
– А почему ты ко мне пришел?.. Я же ничего не знаю.
– Ну так. Все-таки беда у меня случилась… Совет дашь. Друг все-таки.
Я не мог дать никакого совета. И другом его я не был. Тут было вот что: я и его Валя были земляки, были родом из одного маленького провинциального городка. Вот и все.
– Д-да… Друг – это конечно, это разумеется, – сказал я сочувственно, – но что же я могу посоветовать?!
Я вытащил остатки ужина, налил чаю.
– Давай-ка горяченького…
Из комнаты выглянула жена. На плечи она накинула одеяло – вот так, верхней половиной, и выглянула:
– Что-нибудь случилось?
– Нет-нет, – сказал я поспешно. – Ничего. Спи.
Она сонно щурилась на свет:
– Правда?.. Может, что случилось?
Гребенников улыбнулся ей:
– Нет.
И я сказал:
– Павел зашел к нам переночевать. Вот и все.
– Ты найдешь, что ему постелить? – спросила она.
– Найду.
– Одеяло в шкафчике.
И она ушла.
– Замечательный чай… – Гребенников медленно вертел в руках стакан. – …Замечательный чай. Мне ведь и правда надо бы у тебя переночевать.
– Я так и понял.
– Нет. Не только сегодня. А вообще. Пока я буду ее искать…
– Хорошо, Павел.
И я тоже стал отхлебывать понемногу чай. Теперь я понял: Гребенниковы жили в Подмосковье, и он не хотел терять время на ежедневные поездки туда-обратно.
– Я буду искать ее. Понимаешь – я не хочу время терять.
– Я понял.
– А твои домашние не будут против?.. То есть против…
– Ночлегов?
– Да.
– Нет, не будут. Ну а будут – тоже ничего. Потерпят.
– Стеснять мне бы вас не хотелось. Но мне очень надо ее найти.
Я ничего не стал расспрашивать больше – я постелил ему и пошел спать. Жена спросила сквозь сон:
– Что у него?
– Да ничего. Опять с женой не ладит.
– Вот бедняга… Это та самая Валя?
– Да.
– Вот это любовь, вот это муж!
…И где-то среди еле слышного ночного шепота она уснула.
Мне не спалось – и вот я босо зашлепал на кухню.
– Покурим? – Я как-то был уверен, что он не спит.
Он не спал.
– Давай. Но только дверь прикрой, чтоб им не тянуло. Я все-таки чувствую, что стесняю вас…
– Да ладно тебе.
Мы помолчали.
– Я ведь, честно говоря, не только ночевать к тебе. Я ведь и на помощь рассчитываю…
– Ну?
– Помог бы ты мне.
– Искать ее?
– Да.
Я зевнул долгим ночным зевком и подпер рукой отяжелевшую голову.
– Не представляю себе…
И я вдруг стал хвалить Валю:
– Есть, есть в ней что-то чертовское… И не поймешь что! И ведь не скажешь, что красива, верно?
Я произнес утвердительно:
– И всегда в ней было это. Я ее с детства помню.
Гребенников тему не поддержал.
– А я слышал, вы разводились…
– Да. Мы и сейчас разведены, – спокойно сказал он.
– Правда?
– Да… Но, честно говоря, разведены мы или не разведены – это уже не имеет значения. Все перепуталось.
– Как же так?
– А вот так.
– Но живете-то вы вместе?
– Да.
– Так, – сказал я машинально, – значит, она опять Чекина? Опять под своей фамилией?
На темной стене кухни были светлые пятна от ночных фонарей – чуть светленькие и какие-то зябкие пятна. Я уставился в них и повторял:
– Д-да… Валечка Чекина… Валечка Чекина! – Я сказал: – Ну и как же вы жили эти три… нет, четыре года?
Он усмехнулся:
– По-разному.
Мне все хотелось обрисовать ее в нескольких фразах, как-то очертить ее, оценить, что ли. (И совсем не хотелось ее завтра искать.)
– Не понимаю, зачем за ней бегать, – сказал я. – Это ведь еще хуже.
Он не ответил.
– …Ей важен именно минутный шум. Она, конечно, обаятельная, но, в сущности, девочка пустенькая. Совсем пустенькая. Коптит себе небо и ничегошеньки не думает… Разве нет?
Я ждал, что Гребенников как-то поправит меня (с чем-то не согласится), а он молчал.
– Почему ты молчишь? Или тебе это неинтересно?
– Нет… Это интересно, но для меня это неважно, – сказал он как-то очень тихо, очень спокойно и просто.
– Какая она – неважно?
– Неважно.
