снова постучала. Индикатор не дрогнул.
— Вот дерьмо, — сказала она. Она запустила кассету с описаниями чудес Великой Пустыни, чтобы отвлечь Юния Ламбе, и сверилась с картами, пытаясь разыскать ближайший населенный пункт, где можно было бы совершить вынужденную посадку. Она не могла вернуться на Станцию Волламурра, это было очевидно, но карты РОТЭК не предлагали ничего другого. Она проверила радиолокатор. Он показал наличие источника микроволнового излучения того типа, который ассоциируется с релейными башнями планетарной системы связи, не далее чем в двадцати километрах.
— Посмотрим?ка на нее, — сказала она и вверила себя, свой самолет и своего пассажира верности этого решения.
Она обнаружила маленькое поселение там, где никакого поселения быть не могло. Она увидела аккуратные квадраты зелени и отблески света от солнечных коллекторов и ирригационных каналов. Она могла различить красные черепичные крыши домов. И там были люди.
— Держитесь крепче, — сказала она Юнию Ламбе, для которого это послужило первым намеком на то, что что?то идет не так. — Мы садимся.
Она посадила свою любимую птицу с последней каплей топлива — и ради чего? Ее отвращение к себе самой и остальной вселенной было так велико, что он отказалась покинуть Дорогу Отчаяния вместе с Юнием Ламбе Арес–Экспрессом Ллангонедд–Радость в 14:14.
— Я прилетела и я улечу, — заявила она. — Единственный путь, которым я могу покинуть это место, лежит по воздуху.
Раджандра Дас пытался приколдовать колесо обратно к крылу, однако вернуть самолет в небо не смогли ни его искусство, ни паяльная лампа Раэла Манделлы. И что было обиднее всего для Оборванки, эта паяльная лампа работала как раз на стопроцентном, чистом, неподдельном жидком авиационном водороде.
Доктор Алимантандо подыскал для Персис Оборванки дом и сад, так что смерть от голода ей не грозила, но счастья она не обрела, ибо небо постоянно было у нее перед глазами, куда ни посмотри. Она видела тощих пустынных птиц на антеннах релейной башне, и чувствовала себя еще хуже, ведь ее крылья были сломаны о человеческую глупость. По вечерам она стояла на краю утеса и смотрела, как птицы взмывают в восходящих потоках, и гадала, как широко ей надо раскинуть руки, чтобы подняться в воздушной спирали вместе с ними и исчезнуть из виду.
Как?то ночью Микал Марголис сделал ей два предложения. Поскольку она уже поняла, что только утратив себя, она сможет забыть небо, то приняла оба. В эту ночь и двадцать следующих мирный сон горожан нарушали странные звуки из жилища Марголиса. Частью это были крики и стоны, сопровождающие совокупление. Другие наводили на мысль о внутренней отделке.
Когда появилась вывеска, все стало ясно.
Она гласила:
Б.А.Р./Отель
Еда * Напитки * Ночлег
Владельцы — М. Марголис, П. Оборванка
— Он мне не сын! — объявила разъяренная Бабушка. — Покинуть свою дорогую мамочку, сменять ее на какую?то дешевку, иностранку, оглашать мирные ночи звуками, которые я даже и описать не могу! Какой позор он на нас навлек! И еще это логово греха и содомии! Б.А.Р./Отель, ха! Как будто его дорогая мамочка не знает, что это значит! Думает, его мамочка не умеет читать! Харан, — сказала она своему будущему мужу. — Ноги моей не будет в этом вертепе. С этого момента он мне не сын. Я отрекаюсь от него. — И она аккуратно плюнула на землю перед Б.А.Р./Отелем.
Этим вечером Персис Оборванка и Микал Марголис закатили вечеринку в честь открытия и выставили столько маисового пива, сколько гости могли выпить. Пива потребовалось не очень много, поскольку гостей было всего пятеро. Даже доктора Алимантандо убедили оставить в этот вечер свои штудии ради праздника. Дедушка Харан и Бабушка остались нянчить маленьких Лимаала и Таасмин, хотя Дедушка Харан с удовольствием присоединился бы к гулякам. Он с тоской посматривал в сторону света и шума, а Бабушка с укоризной посматривала на него. Полный запрет, наложенный ею на Б.А.Р./Отель, без сомнения, распространялся и на ее мужа.
На следующий день после открытия Персис Оборванка отвела Раджандру Даса, господина Иерихона и Раэла Манделлу на ту сторону железной дороги к исцарапанному пилотажному самолету, чтобы они разобрали его и упаковали в пятнадцать ящиков из?под чая. Пока шел демонтаж, Персис Оборванка не произнесла ни слова. Она заперла разобранный на части самолет в самой дальней и темной пещере Б.А.Р./Отеля, а ключ положила в кувшин. Ей так и не удалось заставить себя забыть, где этот кувшин стоит.
Как?то утром, в два часа две минуты, она перекатилась на Микала Марголиса и прошептала ему в ухо:
— Знаешь, что нам нужно, дорогой? Что нам не хватает для полного совершенства?
Микал Марголис задержал дыхание, предполагая, что им не хватает обручальных колец, детей, легких извращений с использованием кожи и резины.
— Бильярдного стола!
7
Жили–были три брата по фамилии Галлацелли: Эд, Луи и Умберто. Никто понятия не имел, который из них Эд, который Луи, а который — Умберто, поскольку они были тройняшки и походили друг на друга, как горошины из одного стручка или дни тюремного срока. Братья выросли в сельскохозяйственной общине Бурма–Шейв, у жителей которой успело сложиться о них три устойчивых мнения. Первое: их нашли брошенными в картонной коробке на краю маисового поля Джиованни Галлацелли. Второе: они были чем?то большим, чем просто тройняшками, хотя чем именно они были, никто сказать не решался, опасаясь оскорбить госпожу Галлацелли, поистине святую женщину. Третье: мальчишки Галлацелли успели поменяться личностями по меньшей мере один раз, так что Луи вырос как Эд или Умберто, Умберто — Луи или Эд, а Эд — Умберто или Луи, со всеми возможными пермутациями при последующих обменах. Мальчики и сами были не уверены, кто из них Эд, кто Луи, а кто — Умберто, но жители Бурма–Шейв свято верили, что никогда не бывало до такой степени идентичных близнецов («клонов», о, боже, просто само вылетело, понимаешь; не то это слово, какое я бы употребил при родителях) — или таких дьявольски красивых.
Агнета Галлацелли была приземистой жабой с сердцем из горячего молочного шоколада. Джиованни Галлацелли — длинный и тощий, как грабли. Эд, Луи и Умберто уродились черноглазыми, кудрявыми, веселыми богами любви — и прекрасно знали об этом, как и все до единой девушки Бурма–Шейв. Это обстоятельство в итоге заставило братьев Галлацелли покинуть Бурма–Шейв в один прекрасный вторник, ранним утром, на автомотрисе из переделанного фермерского автофургона.
Жила–была одна девочка. Звали ее Магдала, или просто Магса. Она принадлежала к тому типу девочек, которые носятся, играют и безобразничают с мальчишками и выглядят как мальчишки — до тех пор, пока мальчишки, а также и сами эти девочки, не осознают вдруг, что они вовсе не мальчишки, вовсе нет. К Магсе это осознание пришло через две недели после поездки в дальние поля на автофургоне братьев Галлацелли. Для Эда, Луи и Умберто оно приняло вид заряда дроби, изрешетившей грузовичок, когда они подъехали к усадьбе Майагесов, чтобы узнать, почему Магсы так долго не видно.
Братская солидарность была для близнецов Галлацелли всем. Она не дрогнула под давлением кроткого отца и разъяренных соседей. Они не признались, кто из них обрюхатил Магдалу Майагес. Весьма вероятно, что они и сами этого не знали.
— Или один из вас признается — или все на ней женитесь, — сказал Сонни Майагес. Его жена подтвердила весомость требований, направив на них обрез.
— Ну, вам выбирать. Признавайтесь или женитесь.
Братья Галлацелли не выбрали ни то, ни другое.
Нигде больше в мире никто бы и глазом не моргнул из?за проблем Магсы Майагес, маленькой дурочки. В
