говорила соседка. Дом купят, оторвут с руками. И можно будет все забыть – не сразу, конечно, а постепенно… Год за годом. Все забывается – забудется и это. Но все же… Она все вспоминала, как они навестили Анюту под Новый год. Заснеженный двор, щепки на снегу, резкий стук топора, которым ловко орудовала сестра, играючи раскалывая полешки. И ее наивное, румяное, радостное лицо. Что с этим делать? Так и бросить?
«Теперь я не могу никуда ехать, – повторяла она в сумерках, отпирая калитку и входя во двор. – Я обязана все узнать!»
Глава 6
Она зажгла свет на кухне. «Вот Елена Юрьевна удивляется – уехала и сразу вернулась. Она-то смотрит в оба! Пусть. Мне до нее дела нет. К сестричкам схожу завтра. Заберу вещи. Сказать им про Анюту?»
Наташа подумала и решила, что не стоит. В каждой семье свои тайны. Если бы сестры знали, что у Анюты был любовник, они бы сразу сообщили. Да что там! Тогда бы все соседи это знали!
Задернув занавески, женщина уселась за стол. Ноги ныли – сегодня ей пришлось немало побегать. Глаза слипались. Усталость была какая-то нездоровая, нервная, и Наташа понимала, что если ляжет в постель, то вряд ли уснет.
«Или ты боишься спать в этом доме? Вдруг тот, кто приходил вчера, придет и сегодня?»
Эту мысль она прогнала. Ей не хотелось об этом думать, не хотелось придумывать ужин, не было сил заваривать чай. Она могла только сидеть вот так, сложив перед собой руки, и слушать тишину.
«Как Анюта умудрилась завести роман? И ведь недавно завела, после Нового года, иначе рассказала бы мне, когда мы приезжали. Кто он? Разумеется, не Егор! Даже подумать смешно! Где она его нашла? Раз здесь никто о нем не знал – значит, не среди соседей. Могла об этом знать библиотекарша?»
Она вспомнила Татьяну, ее миловидное лицо без возраста, ее спокойную манеру разговора и усомнилась… «Татьяна сказала бы мне. Ведь сказала бы? Но она ничего не знала ни о каком романе. А… Ее брат?! – вспомнила Наташа. – Священник! Анюта исповедовалась, значит – он знает! Может быть, даже знает имя! Но почему же он молчал?»
О тайне исповеди она знала лишь из художественной литературы, но тем не менее сразу заподозрила, что столкнется с трудностями. Однако можно было действовать через Татьяну. Если она уломала брата на отпевание самоубийцы, то уломает на еще одно маленькое нарушение. Маленькое или большое?
Наташа досадливо вздохнула: «Знать бы все эти тонкости… А то чувствуешь себя, как слон в посудной лавке! Ничего тебе не скажут, но посмотрят, как на неграмотную. И что Анюту к ним потянуло?»
«Но, – продолжала она раздумывать, – если священник знал все об Анютином романе, разве после ее смерти он не должен был задуматься? Девушка покончила с собой. А из-за чего может покончить с собой девушка? Из-за любви. Она любила, и очень любила, раз сошлась с этим человеком без брака. А он ее бросил… И возможно, обокрал перед смертью!»
Теперь все становилось на места, делалось простым и понятным. За исключением одного – кто был этот человек? Как он умудрился обольстить Анюту, которая ни разу в жизни не взглянула ни на одного парня, была одета, как старуха, и не поднимала головы от огородных грядок и книг? Где она его нашла? Где они встречались, в конце концов? Не здесь же, под носом у Елены Юрьевны! Та бы давно заметила!
«Значит, виделись у него на квартире. Анюта дальше рынка не ходила, стало быть, встретила его где-то здесь, неподалеку. Это кто-то местный или московский дачник. Хотя нет. Если роман начался после Нового года, никаких дачников тут еще быть не могло. А началось все уже после нашего приезда, уверена. Ну почему мы не виделись чаще! Уж я бы заметила, я бы все из нее вытянула!»
Искать в доме улики против загадочного любовника было бесполезно. Все вещи покойной осматривали много раз – и следователь, и сама Наташа. Анюта либо уничтожила перед смертью все свидетельства своей любви, либо вовсе их не имела. Дневника девушка никогда не вела, бумаг у нее не было. Но…
«Но когда она любила, она стремилась жертвовать. И желательно не просто делиться, а отдавать все. Если бы я попросила у нее все сбережения Ильи, она отдала бы их до последней купюры. Ей бы и в голову не пришло, что это грабеж. Когда она показала мне те деньги, то предложила их разделить поровну из простого чувства справедливости. Но если бы я сказала, что мне нужно все – она отдала бы все. Деньги за машину я сама уговорила не делить… Их я тоже могла бы получить целиком, если бы захотела. Ну а будь на моем месте кто-то другой? Более хитрый, более жадный? Тот, кто хотел все, а не половину?»
Все, вместе с коробкой. Эта жестяная коробка снова возникла перед ее внутренним взором – коробка из-под дорогого датского печенья, с красивой картинкой на крышке, изображавшей колокольню, торчавшую посреди озера с лесистыми берегами. Озеро целиком поглотило церковь, но колокольня была в полной сохранности – на ней даже виднелся крест. Анюте эта коробка очень нравилась, и кроме того, напоминала о старшем брате. Это Иван как-то купил ей дорогое лакомство, хотя на те же деньги мог приобрести для себя полтора литра водки… Он сделал подарок в пьяном виде, а протрезвев, был потрясен своей безрассудной щедростью и долго не мог прийти в себя.
«Если она была влюблена, а любовник сумел узнать о деньгах или просто пожаловался на свои затруднения, Анюта своими руками отдала ему все. Но без коробки! Значит, коробку с деньгами украли».
Возможно, ни один следователь не согласился бы с такой логикой, но Наташа была убеждена, что подошла к правде очень близко, почти вплотную. Деньги – да, коробка – нет. Саму по себе коробку не стали бы красть, она имела ценность только для Анюты. Зачем она тому, кто ценит только деньги? Ее забрали потому, что так было быстрее, удобнее… А потом где-то выбросили, чтобы не оставлять улик. Во всяком случае, в доме ее больше не было.
«Может быть, этот тип проследил за тем, как Анюта взбирается на чердак, и понял, что каждый раз после этого у нее появляются деньги. Может, он обыскал чердак в ее отсутствие, нашел коробку и забрал ее, даже не заглянув вовнутрь. Но это уже грабеж! А что было потом? Что могло случиться с Анютой, когда она поняла, что любимый человек ее обокрал?»
«Тогда она нашла таблетки и проглотила их. Была настолько убита горем, что не вспомнила даже о кошке, которая умрет с голоду в запертом доме. Записки не оставила – как она могла написать что-то дурное о человеке, которого любила? А врать, придумывать другую причину она не могла, не хотела. Или… Или просто решила принять успокоительное, но в нервах не заметила, сколько таблеток выпила? Может, ей казалось, что таблетки не действуют. Когда человек очень возбужден, такое бывает, зато потом он валится как подкошенный».
«Но если все так, этот тип должен был тут бывать! И не раз! Почему же никто этого не замечал?!»
И тут она услышала за спиной дробный, частый стук. Женщина вскочила, схватившись за край стола. Она так испугалась этого простого звука, что едва устояла на ногах. «Я тут одна!» – была единственная мысль.
Она сразу поняла, что стучат в дверь, но кто мог прийти? Ирина? Но та ведь обещала ждать ее дома. Соседка? После сегодняшнего неприятного разговора – вряд ли. Ей в голову пришла ужасная мысль, которая совершенно ее парализовала. «А если это тот, кто был здесь прошлой ночью? Тот, кто оставил открытым окно в Анютиной комнате и помял рассаду у стены?»
Стук не повторился, и это было еще хуже. Лучше бы выламывали дверь, тогда бы она закричала, стала звать на помощь, и ее услышали бы. Обязательно услышали бы! Но эта выжидающая тишина…
Женщина прислушалась, и ей показалось, что она различает какой-то шорох – на этот раз не за дверью, а под окном. В кухне горел свет, одна штора была отдернута, и тому, кто стоял в темному саду, было все отлично видно.
«Он стоит там и смотрит на меня, – поняла Наташа.
– Я уверена, что он там!»
И в этот миг за стеклом показалось бледное пятно – чье-то лицо. Она не выдержала и взвизгнула – но звук вышел слабый, полузадушенный. По раме требовательно забарабанили пальцы, но Наташе потребовалось не меньше минуты, чтобы узнать лицо мужа, который с тревогой смотрел на нее из-за стекла.
– Как, это ты! – вскрикнула она и бросилась к двери. В следующий момент она уже обнимала мужа, одновременно оглядывая дорожку за его спиной, темные деревья и соседский забор. – Ты один?
– Конечно, – с неменьшей тревогой ответил он. – Что с тобой? Почему ты мне ни разу не позвонила? Ни
