– Дело в том, что шестой бокал разбила я сама, – пояснила Лида, торопливо переодеваясь и судорожно заглядывая в холодильник. – О, купил фарш, молодец. И капуста отличная! Немного риса у меня еще осталось… Наверное, все получится, жалко только, что Марья Ивановна зажала кастрюлю!
– Ну, если ты сама разбила бокал – тогда ладно. – Муж помог отнести продукты на кухню. – Я еще пива купил. А Вера была сегодня совершенно пьяна! Теперь я даже не сомневаюсь, что она алкоголичка.
Девушка испуганно выглянула в коридор и, вернувшись в кухню, отчитала мужа страшным шепотом:
– Нам-то какое дело, пьет она или нет? – Она открыла воду и принялась «раздевать» большой кочан капусты. – Главное, чтобы денег на водку не просила, а на такую она вроде не похожа.
– Да, но мне все равно как-то не по себе, – оправдывался Алеша. – Как представлю, что она тихонько сидит за стенкой, совсем одна, и понемногу нарезывается в этой тишине… Хоть бы телик включила для компании! Как-то нехорошо, когда человек пьет один! Меня это подавляет.
Лида посоветовала ему меньше думать о чужих делах и принялась готовить голубцы. Алеша по привычке составлял ей компанию, хотя на этой кухне жене не грозили домогательства слишком любезного соседа. Они отлично поужинали у себя в комнате, уничтожили по две порции голубцов, выпили три бутылки пива – в основном, правда, с помощью Алеши. Пиво наливали в новые бокалы, и вот тут Лида окончательно их оценила. Собственно говоря, она видела эти розочки всего один раз – с того злополучного дня рождения Света больше не ставила этих бокалов на стол. Теперь они показались ей очень красивыми, и Лида предположила, что они дорогие.
– Немецкие или чешские, я думаю. Впрочем, удивляться нечему. У Соколовых все дорогое, чего ни коснись.
– И тебе это нравится? – Муж глядел на нее пристально, как будто ответ был для него очень важен.
Та слегка пожала плечами:
– Нравится, конечно. Я тоже люблю красивые вещи – и посуду, и одежду.
– А ты знаешь, что я никогда не смогу тебя всем этим обеспечить? – все с тем же странным выражением спросил он. – У нас в семье никто не умеет зарабатывать больших денег, даже не знаю почему. Наверное, это как-то передается по наследству.
Лида попыталась его уверить, что в конечном счете высокий доход не так уж важен, что она сама неизбалована и с легкостью отказывается от любого соблазна… Но муж расстроился – она это видела и не решилась продолжать этот разговор. Вымыла посуду, приняла душ и молча уселась за пишущую машинку. Алеша улегся в постель с какой-то книгой, но не читал – она не слышала шелеста переворачиваемых страниц. «Ну что я ему сказала? Нужно было прикусить язык, Алеша все-таки глава семьи, и ему неприятно, что он не может меня баловать… А извиняться как-то глупо, я ведь просто сказала правду…»
В такие минуты ей больше всего помогала работа: перевод, чтение конспекта – все что угодно, чтобы занять голову. На этот раз ее ждал Эдвин Друд. И она решительно напечатала первую строчку.
Сказав Свете, что она основывает свою версию о воскрешении только на том, что убийство случилось в сочельник, Лида слегка покривила душой. Ей очень не хотелось посвящать подругу в свой замысел – она и сама не могла бы сказать почему. Возможно, ей надоело отчитываться перед Светой в каждом своем шаге, чуть ли не в каждой мысли. А может быть, девушке казалось, что ее версия тут же будет безжалостно опрокинута, сметена с лица земли, и тогда у нее точно не хватит смелости продолжить роман.
Перед тем как взяться за дело, она внимательно перечитала всю критику об «Эдвине Друде», которую удалось найти. Правда, многие склонялись к мысли, что Эдвин остался в живых, но мотивировали ее весьма слабо, как бы мимоходом – как нечто, не требующее доказательств. В частности, высказывались такие доводы: как мог Диккенс чуть не в первой трети романа убить героя, именем которого названа книга? Он никогда прежде этого не делал! Также напоминали о том, что Диккенс очень любил прием «мертвец выслеживает» и неоднократно им пользовался.
Их противники возражали, и весьма обоснованно. Во-первых, говорили они, Эдвин Друд – характер неинтересный, малосимпатичный и вообще не нужен для развязки, он играет пассивную роль жертвенного животного на алтаре. Самое в нем интересное, писали они, что Эдвин был убит. И потом, каким образом мог спастись человек, которого за одну ночь, можно сказать, убивали трижды? Яд, удавка, негашеная известь – и все понапрасну?! Самый авторитетный комментатор «Эдвина Друда» – Дж. Каминг Уолтерс – безжалостно высмеивал мысль о том, что Эдвин мог спастись. И Лида уже была готова поддаться его влиянию, как вообще поддавалась любому нажиму, но… Внезапно сделала свое собственное открытие, которое и подтолкнуло ее к тому, чтобы заключить договор с издательством.
Эдвин ФИЗИЧЕСКИ МОГ спастись, перенеся все то, что проделал с ним дядя! Она поняла это после разговора с подругой, ночью, запутавшись в тягостном и очень реалистическом кошмаре, где с мучительной навязчивостью мелькали образы Эдвина, Джаспера и старухи – курильщицы опиума. Догадка оказалась почти пугающей – настолько неожиданный поворот вырисовывался теперь впереди. И навело ее на эту догадку всего одно слово, которое несколько раз настойчиво повторялось в тексте романа – как замаскированный намек, как ненавязчивая подсказка.
«Негашеная известь! НЕГАШЕНАЯ! Джаспер полагал, что засыпает тело своего племянника негашеной известью, тогда как она к тому моменту уже была ГАШЕНОЙ и годилась разве что на побелку потолков!»
Это приснилось ей в том самом кошмарном сне, от которого ее с трудом пробудил Алеша. Она оказалась в ревущей ледяной тьме, под тенью соборной башни, на маленьком провинциальном кладбище. Была ночь сочельника, бушевала буря, скрипела и билась на ветру кованая калитка, и дождь поливал смутно белеющую в темноте кучу извести у ворот. Лида почти ощущала едкий запах лопающихся ядовитых пузырей и пыталась отойти от извести подальше, чтобы та не сожгла ей босые ноги, – во сне она была в пижаме и босиком. И вдруг поняла, что бояться нечего.
«Той ночью, когда убивали Эдвина, разразилась страшная буря! – думала она на другой день. – Диккенс описывает ее на нескольких страницах – неужели зря, только в качестве зловещего антуража, чтобы было пострашнее? Ну, нет! Он решил написать идеальный детектив, и такая деталь, как проливной дождь в момент убийства, не могла оказаться случайной, особенно когда дело коснулось извести».
Она тщательно перелистала роман, всячески пытаясь опровергнуть свою догадку. И нашла детали, которые ее подтверждали. Вот Джаспер отправляется вместе с каменщиком Дёрдлсом осматривать соборные подземелья. Таким образом он исподволь готовится к исполнению своего замысла – ведь нужно досконально изучить место, где будет происходить действие, да, возможно, и снять слепок с ключа. Дёрдлс предупреждает регента: «Осторожнее у ворот, мистер Джаспер. Видите, там куча слева?» Джаспер спрашивает, что это такое, и получает исчерпывающий ответ: «Негашеная известь. Наступите, башмаки вам сожжет. А если поворошить ее малость, так и все ваши косточки съест без остатка».
«Значит, Джаспер понятия не имел о том, что такое негашеная известь, если пришлось ему все объяснять! – думала Лида, вспоминая школьные уроки химии – свои самые любимые уроки после английского языка и русской литературы. – Где уж ему было знать, при каких условиях это опасное вещество становится вполне безопасным, годным разве на побелку потолка! Конечно, небольшой ожог при контакте с такой субстанцией все равно можно получить, но он будет несмертелен, иначе все маляры ходили бы с забинтованными руками и лицами. В худшем случае будет сильное раздражение, которое можно вылечить домашними средствами. Но знал ли об этом кто-нибудь из комментаторов Диккенса? Изучали ли они химию? Что-то незаметно, ведь никто из них не обратил внимания на такую тонкость, как слово ‘‘негашеная’’. Диккенс употребляет его еще несколько раз, в других местах. Зачем? После первого упоминания достаточно просто сказать ‘‘известь’’, и уже будет ясно, о чем идет речь. Но нет, ему важно именно прилагательное».
Конечно, она всячески обдумала эту версию – лучше разоблачить свою ошибку самому, чем доверить это другим. Сомнений было предостаточно. Например: Джаспер так тщательно готовил преступление! Может, он заранее перенес в склеп немного извести, чтобы она была под рукой, когда он будет погребать Эдвина? Но это было бы слишком рискованно, ведь как раз в это время в склепе работал каменщик, он изготовлял надгробную надпись для покойной миссис Сапси. Разумеется, Дёрдлс, очень ревниво относившийся к своим трудам и знавший на кладбище каждую мелочь, сразу бы обратил внимание на то,
